Книжная полка редакции

«Я не исчезну просто так»

Глава 3

ВЕРБОВКА
 

МНОГИЕ ИЗ НАС задаются вопросом: кто сегодня правит Россией? И как происходит смена власти, как к ней приходят новые хозяева? В определенной степени ответить на эти вопросы поможет еще одна история из жизни Ивана Михайловича Торбинова, - /В действительности В.А. Михайлов пишет о себе самом. - ред./, случившаяся с ним в те же семидесятые.

Как уже упоминалось выше, в число близких приятелей Торбинова попал некто Гоша: по должности - главный инженер одного из областных трестов, по национальности - еврей. В ходе совместного распития спиртных напитков он как-то сделал намек своему русскому приятелю, что им заинтересовался весьма солидный человек, который желает встретиться. Иван беззаботно согласился, не придав, впрочем, этому разговору серьезного значения. К тому времени Иван Михайлович уже принципиально не ходил на работу, добиваясь, чтобы ему вернули трудовую книжку в соответствии с КЗОТом - Кодексом законов о труде. Но кадровики, не имея специального распоряжения сверху, всячески волокитили с выдачей документов.

И вот однажды утром Торбинову позвонил Гоша. Сообщил, что пребывает на больничном, и пригласил к себе по причине некого срочного дела. Жил он неподалеку, и уже через полчаса приятели сидели на кухне у Гоши и пили чай. Хозяин поинтересовался, знает ли кто из домашних, куда уехал Торбинов, и был очень доволен отрицательным ответом. Сразу после этого он сообщил, что важный человек, о котором он раньше предупреждал, ждет их прямо сейчас.

- Поехали - согласился Иван Михайлович.

Гоша закрыл квартиру, и они вышли на улицу. В нужное место пошли пешком, но при этом Гоша вел приятеля какими-то кругами, будто проверяя, нет ли слежки. Это длилось довольно долго, в пределах часа, хотя они не покинули своего микрорайона в центре города, внутри городского вала - архитектурного памятника старины, где дети любили устраивать зимние забавы, а взрослые - алкогольные посиделки. По дороге Гоша развлекал спутника какими-то странными разговорами, но тот не обращал внимания на эти, как ему казалось, мелочи.

Наконец они зашли в обычный подъезд ничем не примечательной пятиэтажки (впрочем, тогда домов выше в Новгороде как будто и не было) и поднялись на третий этаж. Интересно, что входная дверь была не заперта, а в прихожей их никто не встречал. Гоша по-хозяйски запер за собой дверь, освободил гостя от верхней одежды, обул мягкие тапки, предложив Торбинову какие-то цветастые, попроще и пошел в комнату, жестом приглашая Ивана Михайловича следовать за собой.

Первое, что поразило Ивана Михайловича, это паркетный пол: не обычный, а музейного качества и покрытый толстым слоем воска. Он ведь отказался от тапок, предложенных Гошей, и, оставшись в ботинка, теперь чувствовал себя в высшей степени неловко в уличной запыленной обувке на фоне сверкающего чистотой пола. Но он не долго пребывал под впечатлением от паркета - во первых, все-таки доводилось бывать в музеях, где иногда проводились партийные встречи и собрания, а во-вторых, его отвлекли новые сильные впечатления. Надо заметить, что в помещении, в которое они вошли и которое уместнее было бы назвать залом, практически не было мебели, что указывало на его специфическое предназначение. По видимому, это было некое специальное помещение для приемов и официальных встреч. Здесь стоял лишь довольно большой, метра два в диаметре, круглый стол и два добротных стула в старинном стиле. Был включен верхний свет - огромная многосвечовая стильная люстра, хотя практической надобности в освящении не было.

Ивана Михайловича задело изобилие, царящее на столе. Без преувиличения, ему въяве еще не приходилось видеть ничего подобного. Конечно, ему и прежде случалось бывать в обществе значительных партийно-советских персон и, понятно, участвовать в безчисленных застольях, даже с участием первого секретаря обкома, но там было гораздо скромнее - существовали некие рамки, за которые переходить было неможно даже самым-самым, но партийцам же! Кормили там неплохо, водились деликатесы, к примеру, два-три вида икры, крабы, осетрина, свежие фрукты - вне зависимости от времени года. Но здесь все было на порядок роскошнее. Это теперь никого не удивишь ананасами, бананами, киви и т. д., но в семидесятые годы в Новгороде об их существовании в лучшем случае только слышали. Эти и многие другие редкости буквально всколыхнули в голове бывшего деревенского мальчугана непримиримые по сути строки: «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй!»

Но вслед за этой стихотворной фразой в мозгу Ивана Михайловича вспыхнул предупреждающий тревожный сигнал: «Что-то тут не так! Внимательнее, Иван! Осторожнее!»

С этого момента он уже предельно отмобилизовался, ибо понял чрезвычайную опасность ситуации лично для себя. В чем она заключалась? Этого он даже предположить не мог. Но то, что все это неспроста и очень серьезно, он знал наверное. Выручило здоровое мужицкое нутро и бабушкин Ангел-Хранитель. Зачем было им, пока не известным для него людям, устраивать показную атаку, подавляя его уверенность своими сверх возможностями? Такие столики рассчитаны на уже загнившую интеллигенцию. Однако на внешние эффекты клюют не очень умные люди, а Иван Михайлович был из другого теста. Этого не учли те, кто охотился за его мозгами.

Выходит, у них были какие-то веские причины для такой подготовки? Что за цели? Как бы то ни было, все должно проясниться немного позже, а пока - спокойнее, Иван!

По складу характера Иван Михайлович не был пассивным человеком, но и излишней импульсивностью не страдал - ахи и охи никогда не входили в его эмоциональный арсенал. Однако почему бы не воспользоваться этим приемом, чтобы выиграть время и успокоить Гошу, внимательно наблюдавшего за реакцией «друга»?

Тут появился хозяин апартаментов. Это была в высшей степени импозантная, можно сказать, маскарадная фигура. Иван Михайлович, уже определивший свою линию поведения, выразил своим видом ожидаемое от него удивление, не издав при этом ни звука, что было бы перебором для «неглупого» человека, за которого его, по-видимому, здесь держали. А удивляться было чему, потому что в зал вошел человек явно не советского облика и образа жизни.

- На Радека похож, - пришло на ум Торбинову, не так давно читавшему про представителя «ленинской гвардии», когда-то сосланного в Сибирь и позднее расстрелянного командой Ежова. Радек, дело прошлое, тоже изображал из себя восточного властелина - ходил в шелковом халате и шитых золотом туфлях.

Вот и этот чудик облачился в умопомрачительный халат, шелковая ткань которого была необыкновенно толстой и поражала пышной расцветкой. Что было у него на ногах, не было видно - мешал стол с яствами. Зато голова «Радека» тоже впечатляла и подтверждала первое впечатление Ивана Михайловича своей «политкаторжанской прической» - она была до блеска выбрита и будто бы чем-то натерта, так что буквально сияла в свете люстры. На пухленьких пальчиках театрально перекрещенных на груди рук была надета пара-тройка старорежимных перстней, абсолютно неуместных хотя бы по практическим соображениям.

«Радек» (назовем его так) хлебосольным, но не по-русски высокомерным жестом пригласил Ивана Михайловича к столу, проговорив-пропев негромко: «Прошу!» - и приблизился сам, подчеркнуто и неестественно прямо держа спину.

Поскольку стульев насчитывалось только два, то Иван Михайлович садиться не спешил и из чувства солидарности спросил: «А Гоша?»

Хозяин успокоительно и небрежно махнул рукой:

- Не беспокойтесь! Он нам поможет, - и еще раз пропел: - Прошу, прошу!

Гость сел, хозяин последовал его примеру. Они сидели друг против друга, разделенные большим столом с разложенными на нем деликатесами.

«Эх, борщика бы!» - промелькнуло в голове у Торбинова. Горячего на столе не было, только холодные закуски и фрукты в немыслимом ассортименте.

Гоша и впрямь принялся за обслуживание. Впрочем, он скорее просто стоял рядом, поскольку вся посуда была приготовлена заранее.

- Что будете пить? - поинтересовался хозяин.

- Предпочитаю покрепче! - ответил Торбинов и отрицательно покачал головой в ответ на движение Гоши к квадратной бутылке с прозрачной жидкостью. Он дотянулся сам и налил себе доверху довольно объемную стопку. «Радек» капнул себе чего-то цветного из такой же, как его внешний вид. несерьезной посудины.

- За знакомство! - в смысле тостов «Радек» не был оригинален.

Выпили. Отдали должное закускам вроде бы с полной самоотдачей, а на самом деле готовясь к поединку умов.

У Ивана Михайловича было тяжелое ощущение, что он сидит, будто выставленный для всеобщего обозрения в световом круге, а прочие участники этого непонятного для него действа находятся за его пределами, в темноте. Он явственно чувствовал, как из этой темноты за ним наблюдают и делают какие-то выводы. «Кто они? Чего хотят от меня?» - крутилось в голове. Вдруг его пронзила еще одна неприятная мысль: «А выйду ли я отсюда подобру-поздорову?»

Торбинов вдруг припомнил Гошину конспирацию и странный вопрос: знает ли кто из близких, куда он пошел? Какие-то глупые отвлекающие разговоры. Теперь, когда они с «Радеком» угощаются, Гоша стоит у него за спиной, изображая холуя, которым никогда не был в прежнем знакомстве, а ведь он хорошо знал физические возможности этого «лакея», который мог в считанные секунды «выключить» любого здоровяка.

Но это были мысли второго плана, а внешне спокойный и беззаботный Торбинов вел вежливый диалог с хозяином дома, который попросил называть его Федором Семеновичем.

Федор Семенович «Радек» обтер пальцы специальным полотенцем и начал следующим образом:

- Уважаемый Иван Михайлович, я о Вас много знаю! Даже, простите, больше, чем Вы себе можете предположить!

- Весьма польщен, - ответил тот, злясь на себя за несвойственный тон. - Чем же я обязан такому вниманию?

- Вы-то ничем не обязаны! Это мы Вам можем быть обязанными.

- Не понял, - почти искренне удивился Торбинов.

- Ничего сложного! - Пауза, - Если разумные, старшие по возрасту люди интересуются молодыми и талантливыми специалистами, такими как Вы... Тем более, что эти молодые показывают примеры мужественного противостояния не очень мудрым начальникам.

Иван Михайлович пожал плечами, потянулся за бутылкой.

«Вот это номер! - думал он. - На самолюбие давят. Видимо, думают, что я себя непризнанным гением числю. Чуточку теплее! Вот, значит, какой вывод из наших дружбанских разговоров Гоша сделал!»

Он ощущал сильный цейтнот - нехватку времени для оценки ситуации, чтобы верно изготовиться к тому неизбежному предложению, которое ему сейчас сделает этот «мандарин- политкаторжанин». Во внешнем облике этого человека слились два книжных образа, которые сложно привязать к провинциальному советскому городку, к скромной пятиэтажке. Однако этот ирреальный, двойственный тип сидел теперь напротив Торбинова, и Торбинов чувствовал исходящую от него опасность, самую реальную угрозу жизни Ивана Михайловича, причем не в каком то там будущем, а именно сейчас, сию минуту.

Если попытаться подробнее обрисовать два выше упомянутых образа, то один из них, по представлению Ивана Михайловича, принадлежал восточному разведчику (шелковый халат, тихий вкрадчивый голос), а второй - бритоголовому чекисту (хитрый, зоркий, всевидящий). Эти два образа то сливались воедино, то разделялись - возможно, здесь сыграли свою роль те несколько порций спиртного, которые безпечный посетитель принял - отчасти, чтобы ввести себя в привычное «поддатое» состояние внутреннего комфорта, отчасти - по наитию играя некую потребную в тот момент роль.

Предварительный вывод у Торбинова был такой, что его вербует иностранная разведка. Он хорошо знал, что в Новгороде, не смотря на его малую величину, очень много режимных объектов, особенно в отрасли радиотехнической промышленности, непосредственно связанной с космическими разработками. Знал он от приятелей, служивших в органах, что в городе существуют резидентуры различных иностранных разведок и что это не только киношные выдумки. Похоже, одна из таких разведок вышла именно на него, Ваньку Торбинова!

Но это были лишь обрывочные размышления. А Федор Семенович, кажется, не склонен был затягивать разговор, возможно, понимая, что не следует давать собеседнику много времени на раздумье и подготовку, чтобы по возможности застать его врасплох и уяснить подлинную его суть.

- Мы знаем, - пошел он в наступление, - что у Вас не сложились отношения с первым секретарем. Нам известно и то, что он видит в Вас, позволю себе так выразиться, фаворита прежнего главы области. Потому в ближайшее время Вам едва ли стоит рассчитывать на поддержку обкома партии.

«Во, попал ты, Ваня! - думал Торбинов. - Крепко попал! Но еще не вечер! Давай выкручивайся!»

- А откуда у Вас, Федор Семенович, такие деликатесы? Признаюсь, даже на обкомовских столах такого не наблюдал, не говоря уж о выпивке, - сам пугаясь своей безцеремонности, произнес он. - Какая хорошая вещь! Очень даже приятная. Попробуйте, Федор Семенович! - он единым махом выдул бокал марочного коньяка.

Федор Семенович ничем не выдавал своих эмоций и продолжал:

- Я знаю, что Вы надеетесь уехать из области. Но Вас никто не отпустит. Вам просто не дадут документов, что бы Вы ни говорили и ни делали.

«Он прав, - думал Торбинов, - все сроки уже прошли, а документы не отдают, и выговорешник записан. Предлагают разные варианты работы. Отказываешься - предлагают подумать. Не хотят из рук отпускать. А парадокс в том, что они ничего не могут сами решать - в принципе! Решение остается за первым секретарем, а тот считает ниже своего достоинства заниматься подобными вопросами. Замкнутый круг!»

Наверное, что-то можно было прочитать на его лице, потому что Федор Семенович перешел в атаку:

- Мы предлагаем Вам сотрудничество! - Пауза - Кто Мы? Неважно! Достаточно того, что мы ГОТОВЫ... - Пауза. - И МОЖЕМ Вам помочь!

«Началось, подумал Иван Михайлович почти с облегчением. - Ну теперь держись, брат! Теперь держись! А куда денешься?»

Он наколол на вилку ломтик какого-то зеленого мяса и поднял на собеседника «налитые вином» глаза, как он чувствовал, будто войдя в артистический раж. Как ни странно, но подлинного опьянения он не чувствовал. Сказывалось, видимо, нервное напряжение.

- В каком смысле? Мне, собственно, ничего не надо...

Федор Семенович будто ждал этих слов.

- Вот именно! Вам ничего не надо делать! Вы живите, работайте, а Вам будут помогать, снимать Ваши проблемы.

«Точно, - подумал Торбинов, - вербуют!»

- Вы и знать не будете - отчего, а все устроится, - продолжал тот. - Кто станет помогать? Какая разница! Гораздо важнее, что Вам будут открыты все пути в карьерном росте по Вашим способностям. До самого верха можете расти! Без ограничений. Естественно, все это придет со временем. Но с нашей поддержкой все, все, уверяю вас, возможно!

Иван Михайлович затылком чувствовал присутствие Гоши в самой непосредственной близости и в состоянии полной готовности к действию. Наступил ключевой момент встречи. Казалось даже воздух в зале наэлектризовался и звенел от высокого напряжения. Да, Гоша тоже успел узнать за недолгую их «дружбу» с Торбиновым, насколько тот непредсказуем и опасен в критические моменты.

А Иван Михайлович вдруг услышал в своем сердце неведомый голос, который с этого момента четко руководил его действиями и которому он строго следовал до конца той застольной беседы. Гораздо позднее, уже став православным человеком, он понял, что руководил им тогда Ангел-Хранитель рода его. Почему не личный Ангел-Хранитель? Да потому что на тот момент он не был крещен - до крещения ему еще оставалось двенадцать непростых лет. Но в Царствии Божием были его предки, кто-то из них испросил у Господа милости и в данный момент помогал своему сроднику в преодолении смертельной опасности - для пользы самого Ивана Михайловича и его потомков.

Но все это прояснится потом. А пока... Федор Семенович выложил свои последние карты:

- Вам, наверное, непонятно, зачем мы будем Вам помогать?

Иван Михайлович взял в руки бутылку заморского винца и при этом кивнул, что можно было понимать как угодно - в том числе и как согласие. За его спиной напряженно застыл Гоша, скрывая волосатые руки под фартуком, который надел ввиду обязанностей по обслуживанию стола. Был ли что под фартуком? Неизвестно. Но Гоша знал Ивана Михайловича как одного из лучших новгородских бойцов и понимал, что в его руках полная бутылка может быть грозным оружием. Что на уме у этого подзаплутавшего в житейской тьме человека?

Пока все было тихо-мирно. Федор Семенович с важным видом продолжал:

- Нам важно то, чтобы Вы, достигнув с нашей помощью высокого положения, не забыли бы о нас и в нужный момент сделали то, о чем мы Вас попросим. Естественно, речь не идет об уголовщине и неприличных вещах. Мы говорим о решениях, имеющих политические или экономические последствия, о выборе этих решений. Тогда нам хотелось бы подсказывать Вам эти решения или, если хотите, просить...

Казалось бы, теперь все сказано, карты открыты и выходов лишь два - ответить «да!» или «нет!». Однако в жизни все бывает гораздо сложнее и не так предсказуемо, как тщится утверждать человеческая логика. В глубинах подсознания Ивана Михайловича родился некий третий вариант, позволяющий ему уйти от смертельно опасного выбора для тела и для души - вариант «ни да, ни нет», которым в конечном итоге завершилось это застолье. Но до того финала еще предстояло дожить.

Как же развивались события?

Итак, пока Федор Семенович излагал свои условия, а Гоша, возможно, ждал от него сигнала на последующие действия, в голове Ивана Михайловича звучал следующий монолог: «Помнишь, как ты успешно играл в студенческом театре? Тебе даже в театральный институт предлагали переходить. Вот и задействуй свой актерский талант. Сыграй охмелевшего полудурка. Сейчас сразу и начинай».

На бутылке, которую Иван Михайлович держал в руках, оказалась знакомая этикетка.

- Лиебе фрау мильх! провозгласил он неожиданно для присутствующих. - Молоко любимой женщины!

Эффект получился такой, будто он не слышал вовсе, что ему тут толковали и предлагали. Торбинов стал нахваливать вино и даже налил плный фужер Федору Семеновичу:

- Вы знаете, я уж думал, что больше этого вина в жизни не попробую! Я пил его в Долгих Бородах, на даче Сталина. Туда раз в неделю приезжал кремлевский буфет, а я там отдыхал года два тому... Хорошая штука!

П осле этих слов он с видимым наслаждением вытянул свой бокал, а затем запил его из другого прибора, где прежде был сок, а теперь он налил туда грамм двести армянского коньяка.

- О, вундербар! Вещь на вещь - вещь в квадрате! - Иван Михайлович нарочито смачно, с пошлым причмокиванием влажными губами высосал лимонную дольку, натурально прослезясь.

Озадаченный Федор Семенович удивленно-вопросительно посмотрел на Гошу:

- Вы что, пили перед этим?

- Только по рюмке, - ответил Гоша.

- Чтобы так, как здесь, не пили! - с готовностью встрял Иван Михайлович. - Да Вы не бойтесь, Семен Федорович! Нас с Гошей выпивкой не возьмешь! Мы же но-мен-кла-тура! - старательно выговорил он. - Я сегодня с утра бутылку «Старки» употребил, так разве знал, куда попаду! Разве «Старка» против этого пляшет?!

И под такое успокоительное заявление он хлопнул еще один фужер коньяка.

Огорошенный Федор Семенович уставился в стену, принимая решение.

А Ангел-Хранитель продолжал режессировать Иваном Михайловичем. Ум Торбинова был совершенно трезв, и потому пьяного приходилось изображать по-актерски. А в душе его одновременно звучали такие наставления: «Теперь обрати внимание на Гошу, попытайся вовлечь его в разговор, контролируй его, чтобы он не мог напасть сзади. «Радек» мало опасен, можешь к нему подойти, но не близко. Покажи, что ты тверд на ногах, что с тобой придется повозиться. Покажи, что владеешь твердым голосом, но совершенно перепутал, где ты находишься и с кем».

Воистину, какие только способности в себе не откроет человек, когда речь идет о выживании!

Жизнь человеческая - сама по себе громадная сила; если она принимает бой, то даже вооруженная смерть робеет и бежит с поля битвы. Поэтому для человека так важно никогда не терять надежду на лучшее - эту величайшую добродетель жизни. И можно, и обязательно нужно надеяться на лучшее даже в самых безысходных обстоятельствах.

В этот критический момент Ивану Михайловичу стало ясно, что организаторы встречи в общем-то не запланировали для себя неудачного ее результата, чем и следует воспользоваться. Он, Иван Михайлович, по их меткам обязательно должен был принять такие почетные условия. А если нет? Ну, в принципе, Волхов - река большая, около города болот полно; едва ли случайно возле подъезда стоял фургончик- «Москвичок» на котором за рулем часто ездил Гоша. Как знать, возможно, был на всякий случай приготовлен «катафалк», хотя... реально такой вариант похоже «предусмотрительные» вербовщики всерьез не рассматривали. Впрочем, это отнюдь не означало, что он невозможен. Эх, живы будем - не помрем! Молитва нецерковного человека тоже ведь молитва.

- Гоша! А ты... ты, оказывается, здесь! Я думал, ушел куда! Прости, совсем о тебе подзабыл, друг сердечный, мы тут с Семеном Федоровичем, тьфу, с Федор Санычем малость увлеклись вот этим делом, - Иван Михайлович помотал бутылкой. - Да, закуска что надо! Присаживайся, дорогой! - Иван Михайлович неудержимо вскочил, чтобы больше уже не садиться и не ставить себя в уязвимое положение. Даже если и помирать, так с музыкой!

- Гош-а! Попробуй, вот это - виски! Давно мы с тобой не пробовали виски! Не-ет, ты па-апробуй! Федор Сергеевич, скажите ему!

Налив в фужеры виски, Иван Михайлович насильно сунул один в руки Гоше. Тот был вынужден принять его, чтобы тот не упал на пол и не разбился. Руки из-под фартука ему пришлось убрать. Пить он все же не стал, а поставил фужер на стол. Иван Михайлович обиженно пошевелил крепкими плечами, так, что хрустнули позвонки, и опрокинул в себя свою порцию. После продолжил придуриваться. Федор Семенович явно решил, что он одурел до крайности, - очень было похоже, будто человека развозит прямо на глазах.

- Какой отменный паркет! - продолжал играть роль Торбинов. - На таком полу грех не сплясать! Мне и музыки не надо!

И он, подчеркнуто предусмотрительно отступив от стола, сделал несколько танцевальных движений, напевая: «Гриха - Леху! Леха - Гриху! Гриха - Леху!» А потом под этот нехитрый припев вдруг рухнул в присядке - и раз, и другой, и третий, - пружинисто вскидывая ноги, иногда даже одновременно, что казалось совершенно немыслимым для пьяного человека.

Федор Семенович уже совсем растерялся, грозно поглядывая на Гошу, а тот лишь виновато разводил своими длинными руками.

Иван Михайлович, натанцевавшись, вдруг снова обратил внимание на хозяина и спросил:

- А Вы, Александр Иванович, давно не были в Торбине?

- Кто? Где?

- Как где? Дома! Вы же рядом с теткой моей проживаете?

- Бред какой-то! Какая тетка!

Торбинов задумался.

- Ну Вас же зовут Александр Иванович?

Тот замолчал, не зная что отвечать.

- Торбинов на секунду прикрыл глаза, а затем буркнул:

- Ах, да! Что это я! Он же умер вперед тетки! А Вы... - он подозрительно посмотрел на хозяина. - А Вы - живой... Странно.

Вдруг он переключил свое внимание на Гошу.

- Гоша, здесь клопы есть?

- Что-о?!

- Клопы, говорю, водятся? Знаешь, как хорошо вот на этой голове, - он показал на лысину Федора Семеновича, - клопов давить! Такая блестящая!

Что это было с ним? Понесло в эйфорию или так нужно было? Он и сам не понимал. Торбинов сделал шаг-другой в сторону Федора Семеновича, словно посягая на его лысину. Тот вскочил со стула и спрятался за спину Гоши, который быстро выдвинулся между ними.

Торбинов замолчал, постоял пару секунд, стал оглядываться по сторонам, провел ладонями по лицу, будто стряхивая с него что-то, поправил галстук, застегнул пиджак.

«Все нормально. Хорошо все. Теперь на выход, пока они не очухались. Извинись - и на выход. Ты хочешь тихо уйти, они тоже не хотят шума, а к тебе сейчас без шума не подойти!» - говорил Ивану Михайловичу внутренний голос.

Торбинов говорил внятно, обращаясь только к Гоше, словно не замечая ни хозяина, ни обстановки:

- Гош-а! Что-то я чувство юмора потерял! Что-то не так! Перепуталось! где это мы? Проводи меня, пожалуйста... - и он быстро, не дожидаясь ответа, вышел в прихожую.

Обуваться нужды не было, поскольку он не разувался,

Торбинов накинул плащ и стоял в прихожей, прислонившись к стенке и готовый к чему угодно. Дверь в зал оставалась незакрытой, он улавливал обрывки речи: «Не поймешь... дошел до кондиции... себе дороже... ничего не знает... скоро вернусь...» Прошла, наверное, минута, но Ивану Михайловичу она показалась очень длинной, пока в прихожую вышел Гоша и принялся одеваться. Иван Михайлович, как бы понизив голос, а на самом деле в сторону зала, спрашивал:

- Гош, как мы сюда попали? Кто это? Я такого вроде не знаю...

- Один знакомый моей мамы, - неохотно отвечал тот, лишь бы отвязаться. - Приезжий.

- А-а... А я чего, нагородил чего?

- Ничего особенного... Пить надо меньше...

- Да я вроде немного... - промямлил Торбинов и сделал движение в сторону зала. - Может, извиниться сходить?

- Не надо! - встрепенулся Гоша.

- Ну так ты за меня потом извинись! Что-то у меня в голове ералаш какой-то получился. А чего хоть пили-то? Намешали вроде всего!

В комнате кто-то кашлянул. Гоша быстро открыл дверь в подъезд и подтолкнул Торбинова к выходу. «Живым уходишь!» - теплой волной пробежало на сердце Ивана Михайловича.

- Живой!Живой! - пела душа, когда они спускались вниз по лестнице.

Трудно бывает человеку. Но как хорошо, когда эти трудности уходят в прошлое. И ты смог остаться собой, не поддавшись искушению, не испугавшись возможной гибели. Хотя Тогда Иван Михайлович еще не знал, что значит - остаться собой, кто он и для чего живет. Но он, Божией милостью, сохранил себя для будущих изменений, сохранил - ни много ни мало - для того, чтобы сберечь свой собственный род, чтобы потрудиться ради своей родины и народа.

А сколько других людей приняли правила игры «радеков», скольких умных, потерявшихся бедолаг в кабаках наглядели «гоши»-прислужники и поставили на службу против измученной сатанинскими играми страны!

***

ЛАСКОВОЕ весеннее солнце заставляло щуриться. Камни на которых сидели двое мужчин, уже были теплыми, прогретыми - на подходе короткое северное лето. Перед ними лежал Мончегорск с торчащими в небо пальцами труб медно-никелевого комбината. Неподалеку, на обочине серой ленты шоссе приткнулась служебная «Волга» черного цвета.

Одного из покинувших ее пассажиров звали Юрием Владимировичем. Руководитель Мурманского общества борьбы за трезвость, персональный пенсионер, прежде он возглавлял областную комиссию партийного контроля. Правдолюбец, нелицемерно честный человек, Юрий Владимирович был смещен со своего поста «за излишнюю резкость в отношениях с областными кадрами» - так ему объяснил причину член Политбюро Соломенцев при последней личной встрече. После смещения его направили «на борьбу с пьянством». Сейчас он находился в командировке вместе с приезжим коллегой из города на Неве - Иваном Михайловичем Торбиновым, который также занимался вопросами трезвого образа жизни и достиг на этом поприще определенных успехов.

Иван Михайлович только что закончил рассказывать историю о том, как пару десятков лет назад, в завершающие «застой» годы, его пытались завербовать люди, которых он до сих пор затруднялся классифицировать. Сейчас он жмурился от солнечных лучей и ожидал, что может подсказать опытнейший в подобного рода вопросах товарищ. Тот молчал в раздумье, и Торбинов добавил еще несколько подробностей.

- Честно говоря, непросто мне пришлось уже после той встречи. Не раз я был вынужден убеждать Гошу, что не помню ничего из происшедшего - ни места, ни имен, ни смысла разговора. И посчитал за лучшее никому ничего не говорить и не обращаться за советом к знакомым увэдешникам, поскольку считал, что толку от этого не будет, а определенный - риск - это да! - присутствует.

- И правильно сделали! - заметил Юрий Владимирович.

- Но мне до сих пор интересно - кто это был? И насколько серьезны были мои опасения насчет... ну, Вы понимаете!

- Понимаю, - он опять немного помолчал и, подобрав с земли гравийный камешек, бросил его в один из валунов. - В моем представлении это не был шпион. И не глава какой-то криминальной общины, а не еврейский «барон». Сдается мне, что это был человек более значимого калибра. По моей оценке, Иван Михайлович, Вас вербовали те, кого принято называть масонами.

- Масоны? Зачем? Вряд ли для них были секретом мои патриотические убеждения, деревенские корни!

- В этом для них и был дополнительный интерес! Даже больший, чем если бы Вы были каким-нибудь «западником».

- Непонятно.

- Соль вопроса в том, что по их раскладу рядом с Вами всегда должен был находиться их человек или группа лиц. И тогда они могли бы - по крайней мере, намеревались - использовать Вас «в темную», в удобном для себя смысле. Для них самое главное было получить Ваше согласие на сотрудничество. И потом агенту влияния вовсе не обязательно быть «за что-то». гораздо важнее бывает не выступать «против чего-то». Гораздо важнее бывает не выступать «против чего-то». В определенных обстоятельствах для такого человека ни шантаж не требуется, ни даже насилие над его совестью, ни ущемление порядочности. Масоны работают всяко: одних используют в открытую, как единомышленников и доверенных лиц. Другими ворочают практически в темную, завуалированно, через окружение, через аппарат, находящийся при этом руководителе. Он утешается тем, что не предает, что совесть чиста, что в храм ходит. Но предложенные КЕМ-ТО кандидатуры на различные посты - утверждает. А уж они от его имени сделают все, что надо и что захотят. Третий вариант, он для трусливых, слабых, - это прямой шантаж. Дескать, мы тебя поддержали, мы тебе давали, теперь отрабатывай! И на многих это действует. Впрочем, Вы человек наблюдательный и наверняка замечали, как много у нас академиков и иных «гениев» нерусского рода-племени!

- Замечал и, признаюсь, недоумевал, потому что во время учебы и во время общения - на службе, в быту - никаких особенно выдающихся качеств у них не видел; скорее, наоборот, в глаза бросалась некая ущербность, потому что в среде русских многие из них ощущают себя хуже приспособленными к жизни.

- Так вот! - практически любой нерусский «академик» или «талант» возвышается над русской толпой лишь потому, что едет на плечах какого-то русского богатыря. Система проста: агенты отыскивают способных молодых людей и заключают с ними договор, фактически покупают в рабство, по контракту, как часто говорят. Естественно, что ему создают условия для профессионального роста. Когда такой «локомотив» наберет ход, вперед его ставят «штабной вагон» - кандидата в гении. Теперь эти двое неразрывны, с той только разницей, что в вагоне едут хозяева, а на локомотиве вкалывают рабы. И если, скажем, хозяин стал доктором наук, то его толкач может стать кандидатом. Если хозяин - членкор Академии наук, то толкач становится профессором, и т. п. Если хозяин - директор НИИ, академик, то у него уже целая группа ученых рабов: завлабы, замдиректоры и прочая. Вот Вам и вся система гениев и талантов.

В Вашем случае я вижу лишь подтверждение уже совсем близких политических потрясений. Вы сами заметили, что из Вас готовили политического работника. А сегодня особенно важно иметь толковых политиков. Да, политика, как всегда, - важнейшее направление общественной жизни и развития. Сегодня нужны новые идеи в развитии экономики. Мировой опыт показывает, что экономика двадцать первого века будет опираться на информацию и науку. Но именно политика может и даже обязана контролировать и направлять развитие науки и информации. Иначе хаос. Наши цековские старички выдохлись и уступают дорогу «любителям экономики», «перестройку» начинают. А политика здесь вроде бы второстепенным делом стала. И это очень опасно, потому что скоро враги будут направлять нашу политику. Думаю, что и Вас, Иван Михайлович, хотели приспособить для этих целей, для участия в политическом строительстве новой власти в «новой» стране, на месте той, в которой мы пока живем. Политика - великое искусство. Учиться надо политике. А нам так недостает политического образования! Что же касается русского национального политического образования, то его вообще нет. Нужна, ох как нужна русская национальная политическая школа!

Юрий Владимирович замолчал. Молчал и Иван Михайлович. Вокруг них, будто космический пейзаж, простиралась северная скальная тундра с карликовыми деревцами. Едва распустившаяся свежая зелень уже почернела, выжженная кислотными дождями в радиусе полста километров от комбината. Словно какой-то пожар прошел. Что происходит с людьми, с их здоровьем, если они работают в самом эпицентре этого молоха?!

Мужики сидели и думали свои нелегкие думы. И только солнце вопреки всему радовалось и щедро расцвечивало округу весенними красками.

Жив Господь!

2 марта 2005 года,

санаторий «Черная речка»