Юрий Воробьевский

ПО БЛАГОСЛОВЕНИЮ

Иудиада. ОБ ИЗМЕНЕ И ВЕРНОСТИ
(Выдержки из книги)
[на 2 страницу]

  ПЕШКОВ-ГОРЬКИЙ.
  Инфернальный профиль.

   Плеханов, размышляя о судьбе литератора в царской России, заметил: «Каждый русский писатель состоит из тела, души и псевдонима». Необходимость скрываться от власти, цензуры заставляла камуфлировать свои подлинные имена. Но у Алексея Пешкова все было иначе. Особой нужды прятаться у него не было. Его псевдоним оказался не конспиративным покровом, а чем-то другим, еще более тайным.

   ПРЕВРАЩЕНИЕ

   Как Пешков стал «Горьким»? Просто социально-эффективную фамилию себе придумал? Ну что такое Пешков? Пешка в чьей-то игре. Для великого писателя явно не подходит. Однако дело было далеко не только в этом…
   Духовная биография писателя не возможна без исследования его рода. Это генеалогическое вскрытие сделал он сам. Может, и сфантазировал малость, но все исследователи считают, что фактам, изложенным в Детстве», можно в основном доверять.
   Корней Чуковский в работе «Две души М.Горького» отмечал: «Среди самых близких своих родных он мог бы с гордостью назвать нескольких профессоров поножовщины, поджигателей, громил и убийц. Оба его дяди по матери, дядя Яша и дядя Миша, - оба до смерти заколотили своих жен, один одну, а другой двух, столкнули жену его в прорубь, убили его друга Цыганка – и убили не топором, а крестом!
   Крест, как орудие убийства, - с этой Голгофой познакомился Горький, когда ему еще не было восьми лет. В десять он сам уже знал, что такое схватить в ярости нож и кинуться на человека. Он видел, как его родную мать била в грудь сапогом подлая мужская нога. Свою бабушку он видел окровавленной, ее били от обедни до вечера, сломали ей руку, проломили ей голову, а оба его деда так свирепо истязали людей, что одного из них сослали в Сибирь».
   Родовые грехи не проходят бесследно. Горький и сам ведь понимал смысл идеи вырождения («Дело Артамоновых» и др). Трудно сказать: смотрел ли он, уже зрелый, с этой точки зрения на себя самого… А происходило вот что. Вырождение – по грехам – вползало в плоть и кровь православных христиан. Превращало их в пьяниц и душегубов. А затем из их среды явился человек, обуянный богоборческим бунтом, революцией. Соблазнивший своими писаниями миллионы людей. О, он был большим гордецом! Уже в советское время писал: «Если дьявол существует и вводит меня в искушение, то это – во всяком случае не «мелкий бес» эгоизма и тщеславия, а Абадонна, восставший против творца, равнодушного к людям и лишенного таланта».
   Но начало его жизни не предвещало ничего такого особенного. Чуковский продолжает: «Кто из русских знаменитых писателей мог бы сказать о себе: «я был вором»? А Горький еще в детстве снискивал себе воровством пропитание. «Мы выработали себе ряд приемов, успешно облегчавшим нам это дело», - вспоминает он о себе и товарищах.
   Из его товарищей только один чуждался этой профессии, а дядя Петр обкрадывал церкви, Цыганок похищал на базаре провизию, Вязь, Кострома и Вяхирь воровали жерди и тёс. Горький сделал своей специальностью похищение церковных просфор… А когда он поступил в иконописную мастерскую, он украл икону и псалтырь». Можно добавить еще один эпизод: для того, чтобы отомстить за избиение бабушки, он украл житийную книгу и отрезал на картинках головы всем святым.
   Впрочем, был еще любопытный момент. Его Алексей Максимович рассказал писателю Сургучеву.
   «…А вы знаете? – сказал Горький, я ведь учился этому ремеслу (иконописи). Но не пошло: веры не было. А это самое главное в этом деле. Большая комната. Сидят человек двадцать богомазов и пишут иконы. А я вступил как растиратель красок, ну и присматривался, конечно. Пишут Богов, Божию Матерь и Николу. Хозяин – мрачный, платит поденно и следит, чтобы не раскуривали. Скука, а песен петь нельзя. Попробовали божественное: «Кресту Твоему» - не идет. Я был мальчишка бедовый. Подойдешь к одному-другому и шепнешь: «Нарисуй ему рожки!» Так меня и прозвали: «диаволенок». Хозяину это не нравилось, вынул он из кармана сорок копеек и сказал: «Собери свое барахлишко и к вечеру очисть атмосферу». И вот вечером, когда я пришел к товарищам попрощаться, один из них вынул из стола две маленьких иконки и сказал: «Вот для тебя специально написал, выбирай». На одной был написан Ангел Алексей –Божий человек, а на другой – диавол румяный с рожками. «Вот выбирай, что по душе». Я выбрал диавола из озорства. – «Ну вот. Я так и мыслил, - ответил богомаз, - что ты возлюбишь Диавола. Ты из диавольской материи создан. И мамаша твоя не иначе, как путешествует на Лысую Гору». «Как же, как же, - ответил я, смеясь, - я и сам ездил с ней не один раз». «Ну, вот и молись своему образу: он тебя вывезет. Но, - прибавил богомаз, - жди конца». Что-то в душе у меня екнуло…»
   Прошли годы. И вот он уже двадцатилетний мастеровой малярного цеха Алексей Пешков - «рыжий парень с зеленоватыми, быстрыми и уклончивыми глазками, с утиным носом в веснушках, с широкими ноздрями и желтыми усиками». У него страсть к – самообразованию. Знания помогут ему вырваться из ужаса окружающей жизни, стать кем-то великим.
   Позднее, в рассказе «Сторож», Горький признал, что с ранней юности им руководила и двигала жажда знания, - и сделал существенную оговорку: «меня пленил и вел за собою фанатик знания – Сатана»… Литературный образ? Но к этому тяжелому случаю, действительно, подходит предупреждение Аввы Дорофея: «Тому, кто верит своему уму и предается своей воле, враг, как хочет, устраивает падение».
   Начало падения, иначе говоря, превращения в Горького, описывает исследователь Н.Ставров: «Более всего его увлекала философия, а именно: теософия, теория научного предвидения, восточная мистика. На этом пути он имел руководителя – таковым для будущего пролетарского писателя стал Николай Васильев, весьма странный человек, химик по профессии, «мудрец по призванию». Впоследствии Горький напишет о нем: «Он почти как и все талантливые люди имел странности: ел ломти ржаного хлеба, посыпая их толстым слоем хинина, смачно чмокал и убеждал меня, что хинин – весьма вкусное лакомство. Он вообще проделывал над собой какие-то небезопасные опыты: принимал бромистый калий и вслед за этим курил опиум, отчего едва не умер в судорогах. Принял сильный раствор какой-то металлической соли и тоже едва не погиб. Этими опытами Николай испортил себе все зубы, они у него позеленели и выкрошились. Он кончил все-таки тем, что намеренно или нечаянно отравился в Киеве в 1901 году».
   Именно этот странный человек дал своему ученику – Алексею Пешкову – знаменитую книгу Ницше «Искушение святого Антония», - такое название имел первый рукописный перевод на русский язык трактата «Так говорил Заратустра». Главная идея немецкого философа, вложенная им уста Заратустры, - «Бог умер» - потрясла Алексея, определив всю его последующую жизнь…
   Знаменательно: на инфернальном профиле будущего «пролетарского писателя» появились усы – точно такие же, как у Ницше. Но это – внешнее. Внутри все более сложнее. Не химия, но едкие богохульные слова растворяли личность. «В конце концов Пешков, начавший превращаться под руководством Васильева и Ницше в «Горького», обратился к психиатру. Дни тянулись мучительно, жизнь представала безысходным кошмаром…». С ним происходило нечто такое, что русский и французский психиатры Кандинский и Клерамбо одновременно описали как раз в конце XIX века. В чем суть этого синдрома? Поврежденный человек ощущает присутствие в себе одной или нескольких посторонних личностей, которые подавляют его собственную волю, навязывают несвойственные поступки и желания. Впрочем, христианской традиции все это было ведомо многие века назад. Известно как признаки одержимости.
   Да, хинин он не ел, бромистый калий не принимал, но алхимическая трансмутация личности началась. Еще в Нижнем, до того как отправиться в странствования по России, Пешков заболел. Ему казалось, что мир иллюзорен. Чтобы убедиться в реальности предметов, он ударял по ним кулаком, в кровь разбивая руку. Такое может происходить тогда, когда человеку явился некто якобы реальный, но бесплотный, и несчастный теряет грань между физическим миром и миром духов. Ладно, провинциальный неуч разбивал кулаки. Но богословствующий Лютер наивно бросал в явившегося ему диавола чернильницу. Она пролетела, конечно, через «тело» рогатого гостя. След от чернил до сих пор показывают на стене комнаты, где реформатор христианства вел с Сатаной теологические споры…
   Тогда же, в Нижнем, Горький познакомился с одним с одним молодым аптекарем. Тот был румян, носил длинные, богемные волосы и запомнился Пешкову разве что темно-вишневыми, иудейскими, какими-то полубезумными глазами. Впрочем, это было мимолетное знакомство. Алексей вскоре и фамилию этого фармацевта забыл. Много лет спустя, став завсегдатаем московского дома Горького, сам напомнит об этом знакомстве. А фамилию его писатель будет уже сам – Ягода, нарком НКВД. Демон социальной мести. Он будет носить уже короткую стрижку и лицо «пожившего человека». Только глаза останутся как будто прежними. Очень знакомые глаза. У Алексея Максимовича возникнет даже ощущение, что они не расставались все эти годы. Впервые увидев Ягоду в новом качестве, почему-то он вспомнит слова нижегородского богомаза: «Жди конца…» И даже вздрогнет…
   Но это будет потом. А пока Алексея пугали другие вещи. «…в период примерно с начала 1890-х годов и до начала ХХ века в судьбе Алексея Максимовича Пешкова происходит то, что на психологическом языке называется «раздвоением личности». Пешков и Горький начинают жить хотя в едином теле и даже в своеобразном душевном союзе, но все-таки отдельными жизнями.
   Позже это обнаружит Корней Чуковский в статье «Две души Максима Горького»: «Боготворя Толстого, Горький ненавидит толстовство. Оно кажется ему фальшивым, надуманным, враждебным тому жизнелюбцу язычнику, каким на самом деле был Толстой. В русской литературе эта мысль о том, что Толстой жил во вражде с собою, - мысль не новая, но Горький выразил ее по-новому, в образах, ярко и громко. Не потому ли он ощутил ее с такой чрезвычайной силою, что и сам он тоже человек двойной, что рядом с его живописью вся его проповедь тоже кажется надуманной фальшью, что в нем, как и в Толстом, две души, одна – тайная, другая – для всех, и одна отрицает другую? Первая глубоко запрятана, а вторая на виду у всех, сам горький охотно демонстрирует ее на каждом шагу.
   С этой-то тайной душой нам теперь и надлежит познакомиться.
   Не замечательно ли, что Горький, такой ярый поклонник Европы, проповедник западной культуры, не умеет написать ни строки из быта образованных, культурных людей!
   …Горький восхваляет промышленность, европейскую технику, снова обличает нашу азиатскую жестокость и на каждой странице твердит:
   - Нам следует…
   - Мы должны…
   - Необходимо…
   - Нужно…
   Но все это так уныло, монотонно и скучно, что, при самой нежной любви к его творчеству, нет сил дочитать до конца. Кажется, что это не Горький, а какой-то нудный Апломбов нарочно канителит и бубнит, чтобы надоесть окружающим». Действительно, складывается ощущение, сто данный Богом талант Пешкова, проявляемый в описании русской жизни, оставляет его, когда «надо» писать «заданное». Тут уж «Горький», бездарный бес (он, как видим, «западник»!) напрягается, кропает нудные строки.
   Писатель Евгений Замятин, обязанный Пешкову спасением от советского режима, напишет о раздвоении предельно лаконично: «Их было двое: Пешков и Горький»…
   Первый рассказ «Горького» - «Макар Чудра» - появился в тифлисской газете «Кавказ». В нем автор высказывал свою, уже в основном определившуюся философию бытия. Это означало, что обращение в новую веру произошло: Пешков «разлюбил жизнь», все сильнее сдаваясь «Горькому». Но, Кажется, еще не до конца. Такое ощущение, что «альтернирующая личность» Горького никак не могла окончательно возобладать волей Пешкова. Да, тот порой еще задавал «ненужные» вопросы. Например, о происхождении зла он вопрошает, неожиданно появившись перед Иоанном Кронштадтским. Впрочем, даже непонятно, толи спрашивал, то ли искушал батюшку… Тихим легким вечером, когда маститый протоиерей отдыхал в саду и вкушал финики, неожиданно, как бес из табакерки, перед ним с вопросами на устах появилась какая-то нелепая фигура.
   Прозорливей сказал ему: «Церковь говорит тебе: зло – от дьявола, и ты или веришь этому – благо тебе, или не веришь – тогда погиб […] я знаю […] ты возмутитель жизни, ты ходишь, возмущая людей» […] Горький задал святому еще один вопрос: «Если Бог всемогущ, зачем же допускает козни дьявола? На это ему был дан жесткий ответ: «Не твое дело, отверженник, ставить вопросы сии! Разумей это и – оставь меня…»
   В цикле «По Руси», кажется, вопреки воле Горького, перед нами предстает православная страна. Замечателен рассказ «Рождение человека». Его лирический герой принимает прямо на берегу моря роды у орловской бабы, отставшей от своих земляков. Вскоре она намеревается двигаться дальше.
   « - Да разве ты можешь идти?»
   - А Богородица-то? Пособит…»
   Рассказчик (Горький пытается прорваться сквозь правдивое повествование) иронизирует: «Ну, уж если она с Богородицей, - надо молчать!»
   И он вынужден молчать, пока Пешков воспроизводит слова роженицы:
   « - Господи, Боженька! Хорошо-то как, хорошо!  И так бы всё – шла, всё бы шла, до самого аж до краю света, а он бы, сынок, - рос да рос на приволье, коло матерней груди, родимушка моя…»
   Прав М.Дунаев: «Все натужно-экспрессивные восславления Матери в итальянских сказках не стоят этого великого гимна материнству, прозвучавшего в «Рождении человека». Там – романтизированная фальшь, особенно остро сознаваемая в соотнесённости с этою обыденною правдой».
   Или вот еще в другом рассказе старик поучает как будто именно Горького, склонного видеть все в дурном свете: «Напишите на кресте, над могилой умершего, все дела и все заслуги, пусть они ничтожны. Но – покажите себя умеющим найти хорошее в ничтожном».
   «Та двойственность в восприятии мира, какая была присуща «серебряному веку», не обошла и Горького, в котором собственное индивидуальное своеобразие мировидения соединилось с общую болезнью времени – и привело к искажённому пониманию бытия.
   Алексей Максимович признавался: «Это… раздвоение личности переживалось мною весьма мучительно и нередко заставляло меня создавать драмы там, где можно было бы ограничиться весёлою игрой в лёгкой комедии».
   …Для того, чтобы справиться с Пешковым, нужны были все новые шоки. Вот очередной из них.
   В 1897 году «…он тяжело, почти смертельно заболел то ли туберкулезом, то ли опаснейшей формой хронического бронхита. Три месяца будет находиться на грани жизни и смерти… Больного, уже обремененного семьей, его начинает преследовать нужда… Он начинает закладывать вещи. Пишет Короленко, что как писатель совершенно не может работать. В этом состоянии он, тем не менее, завершает рассказ «Коновалов», герой которого кончает с собой (реальный казанский пекарь Коновалов этого не делал). И тогда же пишет «Вареньку Олесову», апофеоз телесной красоты над «скучной» моралью. И это в то самое время, когда, как обнаружил самарский специалист по грудным болезням доктор В.И.Косарев, «дело оказалось очень скверным: и хрипы, и продухи, открытие каверны». С этого момента начинается пожизненное кровохарканье Горького, и из здоровенного парня, способного ворочать многопудовые мешки с мукой, он превращается в объект постоянной головной боли для докторов. Так «рождался» писатель Горький. Через «переход и гибель»… Гете проделал практически такой же трагический путь до него, Михаил Булгаков – после.¹

¹ “Гёте говорил, что для поэта необходимо известное мозговое раздражение и что он сам сочинял многие из своих песен, находясь как бы в припадке сомнамбулизма”. Подробнее об особенностях такого рода творчества – в моих книгах «Орден Иуды» и «Русский голем».

ГОРЬКИЙ ВЫСТРЕЛИЛ В ПЕШКОВА.

   В чем заключалась трагедия? В логике духовного развития Горького, в образе которого определенно угадывались признаки если не сверхчеловека, то «сверхписателя», Пешкову отводилась роль «бывшего человека», брошенного кокона, из которого выпорхнула бабочка. Точнее – буревестник.
   «Новый человек» даже убить хотел «бывшего». Этот случай Горький опишет потом в автобиографическом рассказе «Случай из жизни Макара». «Герою рассказа (то есть, по сути, самому Максиму Горькому) 19 лет, он здоров, жизнь кажется ему интересной, он ищет новых впечатлений, общается с людьми, читает много книг. Ни о каких драматических ситуациях в его жизни речь не идет. Но вот… постепенно у него появляется чувство усталости, скуки, острое недовольство собой и людьми. Макар покупает револьвер, изучает анатомический атлас, чтобы не промахнуться, стреляя в сердце, тщательно моется в бане, оставляет предсмертную записку».¹
   В своей настоящей жизни Пешков тоже оставил записку. С прелюбопытнейшим содержанием: «В смерти моей прошу обвинить немецкого поэта Гейне, выдумавшего зубную боль и сердце. Прилагаю при сем мой документ, специально для сего случая выправленный. Останки мои прошу взрезать и рассмотреть, какой черт сидел во мне за последнее время»… Толи сам Пешков такое выдумал, то ли Горький, издеваясь, написать заставил?
   Просьба Алексея «взрезать» его труп кажется эксцентричной только на первый взгляд. Ирина Паперно в книге «Самоубийство как культурный институт», проанализировав много записок самоубийц XIX века, обнаружила, что такие просьбы были удивительно частым явлением, то есть несчастные зачем-то непременно желали быть «взрезанными». Начавший «просвещаться» человек традиционного общества еще помнил: в душу грешника может вселиться бес, но он уже настолько доверял науке, что считал ее способной разрешить ситуацию хирургическим путем. Сколько читателей гётевских «Страданий юного Вертера» или почитателей Фридриха Ницше начинали чувствовать нечто странное и страшное! То, что уже в наши дни столь достоверно описал несчастный Владимир Высоцкий:

   Меня опять ударило в озноб,
   Грохочет сердце, словно в бочке камень.
   Во мне живет мохнатый злобный жлоб
   С мозолистыми цепкими руками…
   Он ждет, когда закончу свой виток,
   Моей рукою выедет он строчку, -
   И стану я расчетлив и жесток,
   И всех продам – гуртом и в одиночку.

«Мохнатому жлобу» по имени Горький убить Пешкова не удалось. Кусок свинца, пробив легкое, застрял в спине.
   Пулю вырезал ассистент хирурга, профессора Казанского университета Н.И.Студентского – И.П.Плюшкин, и операция прошла удачно. Однако на третий день в больницу на обход приехал сам Н.И.Студентский, известный своей грубостью. Он чем-то обидел прооперированного. «Горький», не оставлявший своих замыслов, тут же воспользовался ситуацией. Шепнул что-то Пешкову и тот, схватив большую склянку хлоральгидрата, выпил его. Алексею промыли желудок.
   Потом несостоявшегося самоубийцу, пригласили (так полагалось в православном государстве) на духовное собеседование. Позднее писатель вспоминал: «Допрашивал иеромонах, «белый» священник, а третий – Гусев, профессор Казанской духовной академии. Он молчал, иеромонах сердился, поп уговаривал. Я заявил, чтоб оставили меня в покое, а иначе я повешусь на воротах монастырской ограды». Немедленно отправить своего подопечного в ад – это намерение вселившийся в него бес выполнял упорно.
   В 1892 году Алексей Максимович писал… «Пуля в лоб или сумасшествие окончательно. Но, конечно, я выбираю первое».
   В творчестве Горького, особенно раннем, - очевидный избыток самоубийц. Начнем с самоубийства Сокола, приветствуемого автором, в отличие от «мудрости» Ужа. А разве не убивает себя Данко, пусть и ради людей? Кончает с собой красавец и силач Коновалов. Илья Лунев в романе «Трое» разбивает себе голову о стену. Вешается на пустыре возле ночлежки Актер. Список можно продолжать…
   Своей «суицидальной» литературой Горький как будто бы «откупился» от демона самоубийства. Забросил в сознание миллионов читателей выгодную инфернальному миру идею, и за это самого его – до времени – бесовский мир как бы оставил в покое. Так же было в случаях с Гете, Майнринком, Леонидом Андреевым, Джеком Лондоном и многими другими.²
   Отношение к самоубийцам зрелого Горького – резко отрицательное… На трагедию Маяковского он отозвался почти презрительно: «Нашел время»… Кстати, и герой рассказа «Случай из жизни Макара» постепенно выздоравливает и возвращается к реальной жизни, навсегда отбросив мысли о смерти.
   И это – на фоне разраставшегося в России «вертеризма». На фоне того, что самоубийство стало уже даже темой газетных шуток. (Рисовали, например, повесившегося на осине человека и делали подпись: «Подосиновик»… Очень смешно!). Горький отмечал: “Эпидемия самоубийств среди молодежи – в тесной связи с теми настроениями, которые преобладают в литературе, и часть вины за истребление молодой жизни современная литература должна взять на себя. Несомненно, что некоторые явления в литературе должны были повысить число самоубийств”… Горький вел компанию против постановки в московских театрах инсценировки романов Достоевского “Идиот”, “Бесы” и “Братья Карамазовы”, изображающих самоубийство на сцене: “Кто знает? – не влияла ли инсценировка Карамазовых на рост самоубийств в Москве”.
   Да, повзрослевший Алексей Максимович как будто одумался и с осуждением писал о том, к чему причастен был сам. Как будто… На самом же деле окрепший Горький (например, в драматургии 30-х годов) действовал в том же направлении, только куда тоньше.
   Вот священник в одной из его пьес говорит о причинах самоубийств именно то, что и должен сказать иерей: «Высокоумие, теистическая мечтательность – причина таких подобных фактов». Все так. Однако здесь есть одно «но»… «Но в пьесах, - пишет профессор Дунаев, - раз за разом к подобным высказываниям нарастает всё более ироничное, неприязненное отношение. Истина опрокидывается, выворачивается наизнанку, происходит её компрометация и отвержение. Не успевает о.Павлин и рот открыть, а уже известно: сейчас скажет очередную вредную глупость.
   Сознавал то Горький или нет, но совершал он тем несомненное служение бесу»…
   Спустя два года после попытки самоубийства, Алексея Максимовича почему-то поразила философская система Эмпедокла, рассказанная одним студентом. Начинающий писатель живо представил себе, как в начале во Вселенной царил хаос, а потом из бесчисленных отдельных частей постепенно сложились растения, животные и люди. Представил настолько живо, что почувствовал приближение безумия. «У него появился поток зрительных и слуховых галлюцинаций и явления дереализации, страхи и бессонница. То ему казалось, что в небе появляется дыра, а оттуда – огненный палец, который грозит ему, или по небу ползет гигантская змея, Волга превращается в бездонную щель, а оттуда выходят миллионы людей, луга сворачиваются в свиток, все пространство превращается в гигантское ухо, которое слушает Горького, он убивает мечом тысячи людей и т.д. и т.п.» Все это изложено в рассказе («О вреде философии» - Ю.В.). гораздо подробнее и красочнее. Горький был близок к самоубийству и не совершил его только из-за воспоминаний о неудачной попытке два года назад».
   После краткого урока философии с Горьким случилось такое: «Ко мне, - сообщает он, - приходила голая женщина на птичьих лапах вместо ступней ног, из ее грудей исходили золотые лучи; вот она вылила на голову мне пригоршни жгучего масла, и, вспыхнув, точно клок ваты, я исчезал». Может быть, именно тогда началось основательное «растворение», «исчезновение» личности Пешкова? Студент-наставник не без удивления отметил: да, у вас слишком богатое воображение! Что ж, без «богатого воображения» он и не стал бы писателем. Корней Чуковский отмечал, что беспомощные умствования самоучки-Горького читать скучно и неинтересно, а вот описание деталей, образность, фантазирование – другое дело. Здесь писатель необычайно силен… Это его качество и оценил демонический мир. И изменил свой проект относительно талантливой личности. Теперь Пешков подлежал не уничтожению, а возвеличиванию – под новым именем.    
   

¹ Гефдинг Г. Очерки психологии. С.-Пб., 1898.

² Впрочем, инфернальный мир все равно «отыгрывается» потом на потомстве своих агентов, в том числе – реформаторов и революционеров. Достаточно вспомнить раннюю смерть сына Горького. В том же ряду – «суициды среди потомков Маркса, Троцкого, Бакунина». Подробнее в моей книге «Русский голем».
                 

   «БОГАТОЕ ВООБРАЖЕНИЕ»

   Его чернила чернили и светлое. Пешков так пристально смотрел на окружающее его зло, додумывал его и разукрашивал, что ад, словно Вий, заметил его. Вперил в него свой смертоносный взгляд. И указал железным пальцем.
   Горький достал папиросу и прикурил. Смотрел на огонь спички, пока она не сгорела дотла. Так он, заядлый курильщик, делал всегда (конечно, если спичку услужливо не предлагал кто-либо другой. Огонь завораживал его. В Сорренто, в Горках, в Тессели костры разводились едва ли не ежевечернее. Он глядел на пламя и его причудливые пляски порождали фантазии…
   За придуманных Горьким буревестника, Данко, сокола его и Ленин любил. Вождь даже сказал однажды: «фантазия есть качество величайшей ценности».¹
   Фантазия… Это – качество, родственное инфернальному миру. Преподобный Никодим Святогорец, который знал о демоническом мире не только по книгам, писал: «…Люцифер, первый из Ангелов, будучи прежде всего неразумного воображения и вне всякого вида, цвета и чувства, как ум мыслительный, невещественный, безвидный и бестелесный, когда потом возместил и наполнил ум свой образами равенства Богу, ниспал от оного безвидного, безобразного, бесстрастного и простого безвеществия ума в это многовидное, многосоставное и дебелое воображение (…) и, таким образом, из ангела безвидного, безвещественного и бесстрастного сделался диаволом, как бы вещественным, многовидным и страстным (…) и по сей причине диавол у святых отцов называется (…) фантазером…»
   Кто-то из старцев нашего времени назвал литературу коробкой просроченных конфет. В традиционном христианском обществе было Священное Писание, летописи, жития святых… А литературы, насыщенной мечтаниями и умозаключениями поврежденного ума писателя, - не существовало. Да не только литература, но и все искусство – это Горгона, взгляд которой превращает жизнь в фантазии, которые окаменевают. Превращаются в тяжеловесные тома, киноленты и прочее.
   Мечтание (т.е. воображение, фантазирование) подвижниками не допускались – они считали это диавольским наветом… В образах, которые использует любой мечтатель, содержание и форма объединены, причем содержание не имеет той ясности, которую оно имеет в понятиях-словах. Это смешение содержания и формы может привести к смещению и сдвигу сознания (к прелести) – воображаемая реальность может быть принята за реальность подлинную, что, собственно, и происходит во лжи.
   Воображение подвижники называли «свойством неразумных животных», т.е. относили само воображение к душевно-телесному уровню, которым наделены животные. «Воображение – способность формировать и удерживать образы – есть способность чернорабочая… самая низшая», - наставляет святитель Феофан Затворник».
   «Бесы искушают мысленными мечтаниями и образами, проникают в сокровенную душу человека через фантазию и воображение, поэтому богоумудренные святые отцы Православия называли фантазию демоническим местом в душе человека. Фантазия есть извращенное внутреннее чувство, явившееся результатом грехопадения, и в восстановленном, очищенном человеке, в Царстве Божием ей не должно быть места. У Адама до грехопадения ум не имел фантазии, Адам видел и знал Бога; фантазия появилась только после преступления человека в раю.
   И поэтому, как извращенное чувство, фантазия сродни демонам и составляет часть демонического существа. Бесы принимают какой угодно мечтательный образ и посредством его уводят на путь лжи.
   Только в молитве, при обращении к Богу ум освобождается от фантазии… Хорошо сказано: Бога мы можем встретить везде, даже в аду. Только в одном месте Его нет, в том, которое мы себе представляем.
   Само словосочетание – «богатое воображение» - этимологически нелепо. Богатство – от слова Бог. В старину в тех домах, где могли позволить себе много икон, имелось «много Бога». Если семья была достаточно зажиточна для приобретения образов, то это означало, что Господь посылал ей свои милости. Воображение же по определению не «богатое», а – разожженное. Как адское пламя.
   Да, всю жизнь Горький любил разжигать костры. Как зачарованный наблюдал возникавшие перед ним огненные фигуры. Потом устами персонажа «Матери» сформулировал: «Скажу тебе по-своему, по-кочегарски: Бог – подобен огню. Так! Живет он в сердце». Согласитесь, похоже на описание вселившегося в человека исчадия ада.
   Фантазия и фантазеры… «Циолковский, «безобидный» чудак-ученый, писал о своем методе: «Сначала неизбежно идут мысль, фантазия, сказка. За ними шествует научный расчет». Ленин тоже утверждал, что «фантазия есть качество величайшей ценности». Потом «сказка» о светлом будущем обрела научный расчет – в миллионах, десятков миллионов загубленных душ». Герман Раушнинг свидетельствует, что Гитлер также прекрасно осознавал магию фантазирования: «Эти умники считают, будто наша задача – успокоить массу и содержать ее в тупой апатии… Только взбудораженная моими фантазиями, масса становится управляемой».
   Уже в наше время футуролог Тоффлер отмечал важность фантастической литературы для прогнозирования будущего: «Научную фантастику считают низким жанром литературы и, может быть, она заслуживает этой оценки. Но если мы будем ее рассматривать как разновидность социологии будущего, а не как литературу, то научная фантастика возымеет огромную ценность в расширении границ ума для образования привычки предчувствия… Научная фантастика должна быть обязательным чтением на курсах обучения будущему²». Однако произведения таких социальных фантастов, как Оруэлл или Хаксли показывают, что это жанр не столько прогнозирует, сколько программирует общество будущего. Олдос Хаксли в 1962 году сам признался, что его «Прекрасный новый мир» является описанием реальных закулисных планов.
   Так фантазии достигают силы причин.             

¹ Закл. Слово В.И.Ленина по докладу ЦК на ХI съезде РКП(б) 23 марта 1922 г.

² Тоффлер А. Футурошок. С.-Пб, 1997, с. 347.

   ГОРЬКИЙ И САМОУБИЙСТВО РОССИИ

   Что такое – отправить молодого самоубийцу в ад? Для беса – рядовая практика. Постепенно у инфернального мира родились относительно талантливого парня планы посерьезнее. Он должен был участвовать в убийстве или самоубийстве не отдельных людей, а целой страны. Православной России! И дело, конечно, не в том, что крупные политики Некрасов и Терещенко, генералы Алексеев и Рузский – все они были масонами – в 1916 году собирались на квартире Горького и составляли «морской план» дворцового переворота. У писателя были дела помасштабнее…
   Духовная болезнь молодого Горького ушла в глубь, но не исчезла. В петербургские годы стремительного восхождения к славе недуг возобновился в очередной раз. Медицинский диагноз был точен: раздвоение личности. Именно тогда Горький диктовал, а Пешков послушно записывал: «Суть в том, что я искреннейшее, непоколебимо ненавижу правду, которая на 90 процентов есть мерзкая ложь. Я знаю, что 150-миллионной массе русского народа эта правда вредна и что людям необходима другая правда… Люди мне противны…»
   Да, Горький пополнил число писателей, которых реальные страдания людей, в отличии от придуманных, не впечатляли. Такими были Руссо, Свифт и многие другие.¹
   При этом масоны культивировали утонченную, чувственную натуру. Что утончалось? Покров благодати, защищающий христианина от соблазнов демонического мира. Личные и родовые грехи прорывали его – и «избранный» начинал чувствовать… нечто. И еще больше гордился: я улавливаю то, что недоступно другим! Горький безмерно презирал «простой» русский народ за его грубость. Себя он, конечно, считал иным. Тут Лев Толстой верно подметил: он не Горький, а гордый.
   Борис Башилов писал слово о Горьком: «Человек, находящийся во власти иллюзий, созданных в масонских идейных лабораториях, не любит на сверхъестественный мир, ни естественный мир, а любит неестественный, искусственный мир, созданный разумом». Именно в таком мире буревестник парит над бушующим морем революции.
   Так что же именно чувствовалось «избранными»? С помощью своих кураторов они пытались угадать подспудные движения души, уловить реакцию на помыслы и прилоги, которые демоны сами навевают. Бес-соблазнитель ведь специализируется на этом в мире людей. Соглашусь с исследователем Виктором Острецовым: именно масонский психологизм лег в основу беллетристики, романа.
   Постепенно у Горького вызрела идея оккультного воздействия на общество с помощью создания специфических произведений со специфическими героями. На это был нацелен соцреализм и организация творческого союза писателей. Даже свое участие в выпуске Большой Советской Энциклопедии он рассматривал, кажется, именно под таким, специфическим, углом зрения. Писатель «утверждал, что, когда энциклопедия выйдет в свет и ее прочтут, войны на земле прекратятся навсегда. Интересно, что точно такую же, по сути – бредовую идею приблизительно в то же время высказывал Герберт Уэллс, который участвовал в издании Британской Энциклопедии.
   Итак, оккультное воздействие литературы. «Здесь он реализовал намеченную еще в 1912 г. совместно с Оствальдом, Р.Демелем и Э.Синклером идею о создании всемирного мозга. Который тогда представлялся как Интернациональная Лига ученых, потом была реализована как Лига Наций, а в советское время как Союз писателей, Академия Наук и др…
   В 1924 г. Горький в «Рассказе об одном романе» показывает, как много вреда может причинить плохой и безответственный писатель Фомин, автор неоконченного романа и недописанного героя. Несчастный недоделанный герой жалуется на своего автора: «Они думают, что образ, созданный ими, закреплен только на бумаге и этим все кончено, но ведь на бумаге остается только рисунок образа, а сам он исходит в мир и существует, как я, как психофизическая эманация, результат распада атомов и нервов, нечто более реальное, чем эфир…» ».
   Горький был знаком с работой Флоренского начала 1909 года «Общечеловеческие корни идеализма»: «Чем напряженнее желание, чем непосредственнее сознание, тем ближе друг к другу мысль, слово и дело. В экстазе магического творчества. В упоении миротворческую властью нет границы между ними. Однако есть другое. Огненной лавой течет из уст заклинание и, ударяясь о вещи, плавит их и отливает в новые формы, даваемые кудесником. Активность художника – это нечто совсем, совсем иное, нежели обычное, пассивное восприятие мира… Слово мага – это не есть «только слово», «дым и звук пустой»… Нет! Оно державно и мощно».²
   Горький вполне согласен: «Художник не ищет славы, он создает ее». Так из фантазии писателя и вырвался нарочито-революционный Буревестник. Исследователь М.Дунаев обращал внимание именно на такую особенность буревестника на его сопоставление с «чутким демоном». Осознавал ли горький это точно религиозное определение революционного начала»? Да, птица носится над бушующим морем жизни как дух злобы поднебесной.
   Впрочем, романтизировать летающую тварь не ново. Необычайной оказалась романтизация босячества. Чтобы оценить всю меру этой странности, надо понять, что в наши дни (если очистить босяка от литературного грима) к понятию босяка ближе всего – бомж. Опухший от пьянства, дурно пахнущий человек. Как правило он переродился уже настолько, что все попытки поместить его в нормальные условия жизни и дать работу ни к чему не приводят. «Босяк» украдет что сможет и тут же опять окажется на вокзальной скамейке. И это – герой? И это герои?
   Почему он выбрал их? Ощущал, погружаясь в их среду, что-то родное? «…Среди грузчиков, босяков, жуликов, я чувствовал себя куском железа, сунутым в раскаленные угли, - каждый день насыщал меня множеством острых, жгучих впечатлений. Там передо мною вихрем кружились люди оголено жадные, люди грубых инстинктов, - мне нравилась их злоба на жизнь, нравилось насмешливо враждебное отношение ко всему в мире и беззаботное – к самим себе. Все, что я непосредственно пережил, тянуло меня к этим людям, вызывая желание погрузиться в их едкую среду».
   В духовном плане человек либо возрастает, либо опускается. Так что опустившиеся люди – понятие духовное. Мережковский верно отметил суть выбора этих необычных героев: «Последняя же сущность босячества – антихристианство, пока еще тоже старое, темное, - религия человечества, только человечества без Бога, - но с возможностью путей к новому, зрячему, социальному антихристианству – к религии человекобожия».³
   Позднее Горький, осознавший фальшивость революционной романтики, создаст новый творческий метод. Его назовут социалистическим реализмом. Теперь будет сделан более «классово правильный» выбор героя. В написанной им во время американской поездки повесть «Мать» мы видим преображение рабочего в революционера. Именно преображение: богостроительское произведение явно апеллирует к религиозности русского человека.
   «…начало пробуждения» Павла к сознательной жизни символически подчеркивается в начале повести:
   «Однажды он принес и повесил на стену картину – трое людей, разговаривая, шли куда-то легко и бодро.
   - Это воскресший Христос идет в Эмманус! – объяснил Павел»…
   Павел тоже как бы «воскрес» для новой жизни, готовясь к жертве ради Царствия Божия на земле…
   Очень любопытна в этой связи мистически воспринимаемая «телесность» сына, которую Ниловна ощущает на суде: матери почему-то казалось, что они все говорят о теле ее сына…»; все судьи смотрели на ее сына так, что казалось – их глаза прилипают к его лицу, присасываются к телу, жаждут его крови, чтобы оживить ею свои изношенные тела».
   Пролетарская революционность предстает перед нами в хитоне кого-то, напоминающем Христа. Можно согласиться: в обновленной религии нет места молитве прежней, но молитвою Матери становится сама дума о революционном смысле дела Христова. Этот «хороший» Бог классовой борьбы отличается от «плохого», которого, по мысли автора, церковники используют для угнетения трудящихся.
   Горький пишет о многочисленных революционных друзьях Павла: «Все они имели в глазах матери что-то одинаково настойчивое, уверенное, и хотя у каждого было свое лицо – для нее все лица сливались в одно». Разумеется, это «одно» лицо – лицо Христа: «…худое, спокойное и решительное, ясное лицо с глубоким взглядом темных глаз, ласковым и строгим, точно взгляд Христа на пути в Эмманус».
   Потом, когда революция уже произойдет, и миллионы русских православных людей вынуждены будут покинуть родину, в 1921 году митрополит Антоний Храповицкий напишет работу, которую очень полезно сравнить с горьковской «Матерью». Ее название характерно: «Христос и еврейская революция». Свежие впечатления от страшного потрясения в России заставили архипастыря посмотреть на некоторые евангельские сцены как на описание готовящейся книжниками и фарисеями революции против Рима. Но Спаситель, истинный Христос Священного Писания, предстает в этом контексте как раз контрреволюционером. Ключевым моментом является здесь чудо насыщения народа пятью хлебами и последующие за этим события.
   «Совершенно понятно теперь, почему именно это чудо, а не какое-либо другое, произвело подобное влияние на революционный народ. Они нашли во Христе то, что всего нужнее иметь, но и всего труднее достать для восстания – готовый хлеб. В то время невозможно было запасаться пушками и бронепоездами: дело решалось живой силою людей и холодным оружием, но достать запас провианта под бдительным наблюдением римлян было невозможно в пустынных местах, где, как мы видели из книги Деяний, повстанцы сосредотачивали свои силы. Во время Моисея в пустыне аравийской хлеб посылался восставшему против египтян Израилю прямо с неба; теперь новый пророк может делать то же, что говорил Господь в древности, и нужно хотя бы силой принудить его стать во главу народного восстания. Господь избежал их рук таким способом, которого никто из народа не мог предвидеть: Он ушел от них по воде яко по суху»
   Нет, горьковский «Христос» не был Спасителем Нового Завета. Не души человеческие должен он спасти. Его цель в очередной «еврейской революции» была другая – стать предводителем российского самоубийства.
   Один из героев «Матери», Рыбин, собираясь «заварить кашу» таким образом, чтобы «народ на смерть полез», апеллирует к евангельской жертвенности: «Смертию смерть поправ – вот! Значит – умри, чтобы люди воскресли. И пусть умрут тысячи, чтобы воскресли тьмы народа по всей земле. Вот!»
   Нужно лишь уточнить: приводя слова из пасхального тропаря, Рыбин толкует их не по-христиански, а именно «обновлено»; позднее вожди большевизма так же толковали революцию: пожертвовать многими ради благоденствия оставшихся. Правда, у Ленина (у Троцкого, у Мао) была иная пропорция, чем у Рыбина, - но на то и прогресс». 
  

¹ Великий педагог Руссо, например, поучая в своем «Эмиле» как надо защищать подрастающее поколение от разлагающего влияния окружающей среды, отдал своих собственных детей в воспитательный дом. Жуковский тоже подтверждал это масонское кредо. Какая нужда стихотворцам до истины?! – патетически вопрошал пиит. Оскар Уальд развивал мысль: эстетика, утверждал он, выше этики.
Характерно, что «многие из русских масонов-«человеколюбцев» прославились зверским обращением с крестьянами. Например, масон граф Дмитриев-Мамонов мучил и пытал своих крепостных. Масон князь Репнин прославился чудовищной жестокостью в подавлении волнения своих крестьян, обстреляв из пушек их мирные жилища». Достоевский (которого так не любил Горький) замечал: «Кто слишком любит человечество, тот, большею частию, мало способен любить человека в частности»…

² Богословский вестник, 1909. февраль-март, с.297, 410.

³ Мережковский Д. Полн. Собр. Соч. Т. XIV. М., 1914. С. 81.  

   И ГОРЬКИЙ ПОКЛОНИЛСЯ…

   После страшного опыта Алексей Максимович, как и Гете, вроде бы всячески сторонился мистики. Горький словно старался убедить Пешкова, что «черт» - это не реальное чудище с мохнатыми лапами. Произнести слово на букву «ч» - все равно что чихнуть.
   На протяжении всей своей жизни писатель постоянно «чертыхался».¹
   Конечно, он не верил, что само это слово тут же обращает внимание рогатого к тому, кто позвал его. Православные люди употребляют слово «бес». Но наш антигерой не был православным. Вот и получилось: Пешков поминал лукавого, а горький хихикал про себя: да здесь я, здесь… главная шутка диавола, как известно, в том и состоит: доказать будто его не существует.
   «Понятие «черт» имело у Пешкова множество оттенков. Но чаще всего это были слова ласкательные. «Черти лысые», «черти драповые», «черти вы эдакие», «черт знает как здорово» - вот обычный способ употребления слово «черт».
   «Два ранних рассказа Горького называются «О черте» и «Еще о черте», в них черт является писателю. Рассказы носят, скорее всего, фельетонный характер, но названия их говорят сами за себя. Как и имя главного персонажа пьесы «На дне» сатина (Сатана)…»

¹ Это было характерно для Маяковского. Причем. Не только в обыденной жизни. В поэме «Хорошо!», посвященной октябрьскому перевороту, рогатый поминается едва ли не через страницу. Поэт неосознанно выразил незримую реальность: бесы как будто действительно толпами вылезли на улицы революционного Петрограда. Георгий Свиридов считал, что М.Булгаков вывел Маяковского в своем знаменитом романе под именем Богохульский. Композитор удивительно тонко чувствовал духовную подоплеку такого творчества: «Это искусство – тесно сращенное с государственной деспотией. Но представители его, однако, держат кукиш в кармане, ибо имеют другого хозяина (самого главного)». (Свиридов Г. Музыка как судьба, с. 193).
Характерно. Что кроме Горького, который произнес вступительное слово, именно Маяковскому было доверено представить писательскую когорту на Втором Всесоюзном съезде Союза воинствующих безбожников летом 1929 года. В заключение своего выступления он сказал: «Товарищи, обычно дореволюционные ихние собрания и съезды кончались призывом «с богом», - сегодня съезд кончится словами «на бога». Вот лозунг сегодняшнего писателя».
Да, даже такому картонному (по выражению Георгия Свиридова) материалисту, как Маяковский, от адских спутников – никуда. И, зная о страшном конце поэта, начинаешь понимать, что слово на букву «ч» в его поэме «Хорошо» неслучайно постоянно выскакивает из табакерки. Оно вырастает из фигуры речи, из эмоционального звука в обозначении реальной свиты несчастного, сочащегося инфернальной злобой, человека.    

   Горький как пленник Сатаны.
   Отступление.

   «Что такое человек?» - вопрошает Сатин в своем знаменитом монологе и сам же отвечает: - «это не ты, не я, не они… нет! – это ты, я, старик, Наполеон, Магомет… в одном! (Очерчивает пальцем в воздухе фигуру человека)».
   По поводу пафосного гимна человеку профессор Дунаев замечал: «Вот: совершеннейшее выражение идеи гуманизма. Человек – божество, творец жизни, но… это и некая абстракция. Конкретного человека как бы и нет… Очерченная в воздухе фигура – и ничего больше. И эта абстрактная фигура – творец всего?». Да, здесь уже явно заметен интерес Горького к паранаучным учениям о ноосфере.
   Герой «Детей солнца» пророчествует: «…наступит время, из нас, людей, возникнет к жизни величественный, стройный организм – человечество! Человечество, господа! Тогда у всех клеток его будет прошлое, полное великих завоеваний мысли, - наша работа!»
   Горький «не рассчитывал на свое личное спасение. А только на коллективное бессмертие вместе с другими избранными в ноосфере Т.Шардена и Вернадского, где сольются мозговые энергии всех избранных людей, к которым Горький был причислен по своей масонской степени».
   Как-то он сказал Блоку, что ему «больше нравится представлять человека аппаратом, который претворяет т.н. «мертвую материю» в психическую энергию и когда-то в неизмеримо отдаленном будущем превратит весь «мир» в чистую «психику»… ничего кроме мысли не будет, все исчезнет, претворенное в чистую мысль, будет существовать только она, воплощая в себе все мышление человечества от первых проблесков до момента последнего взрыва мысли…»
   «Фанатик знания» Сатана не отпускал писателя из своего плена всю жизнь. Горький очень интересовался новыми достижениями и прогнозами науки. С некоторых пор, когда здоровье стало совсем сдавать, его особенно занимало уже не отдаленное превращение материи в психику, а вполне конкретное продление такой приятной и комфортной жизни (хотя и подконтрольной) в созданном для него коммунистическом раю.
   «Из мочи беременных женщин выделяли гонадотропин, оказывающий стимулирующее действие на половые железы. На его основе советский врач Алексей Замков создал препарат урогравидан и пытался вернуть молодость пролетарскому писателю Максиму Горькому». Позднее Горький писал Сталину о необходимости экспериментов в этом направлении на человеке, так как сами западные авторитеты признают, что Европа для этого слишком консервативна и по силам это только Советскому Союзу. Да, простодушных энтузиастов и наивных добровольцев у нас всегда было много.
   В 1932 году Алексей Максимович предрекал: «Я думаю, скоро, очень скоро наступит время, когда наука властно спросит так называемых моральных людей: вы хотите, чтобы все болезни, уродства, несовершенства, преждевременная дряхлость и смерть человеческого организма были подробно и точно изучены? Такое изучение не может быть достигнуто экспериментами над собаками, кроликами, морскими свинками. Необходим эксперимент над самим человеком, необходимо на нем самом изучать технику его организма… Для этого потребуются сотни человеческих единиц».
   Профессор Иванов, который как раз в те годы ставил эксперименты по спариванию homo sahiens и обезьяны начинал как зоотехник, но потом нашел более продуктивную стезю. Может быть, его эксперименты так и остались бы совершенно секретной темой, если бы не вырвавшийся наружу скандал с самоубийством комсомолки-доброволки. Как выяснилось, в специально созданном Сухумском обезьяннике ей была уготована роль той самой «человеческой единицы», потребность в которых предрекал Горький. Целью было совершенствование человеческой природы: выведение «человека будущего», способного бездумно и неутомимо трудиться у конвейера.
   Критик справедливо утверждал, что «пафос Горького раскрывается в трех простых словах: «Создать новый мир!» М. Агурский отметил, что начав творческий путь как замечательный певец природы, Горький к концу жизни приходит к ее полному отрицанию.
   Вероятно, именно Шопенгауэр послужил Горькому оправданием его позднего отрицания природы как слепого и враждебного хаоса. Отрицание природы и призыв к борьбе с ней становятся важнейшей частью позднего горьковского мировоззрения…
   В 1928 году в статье «О культуре» Горький утверждает: «Природа – хаос сорганизованных, стихийных сил, которые награждают людей землетрясениями, наводнениями, ураганами, засухами, нестерпимым зноем и таким же холодом. (…) Природа бессмысленно тратит силы свои на создание болезнетворных микроорганизмов – бацилл, на создание вреднейших насекомых – комаров, мух, вшей, которые переносят в кровь человека яды тифа, лихорадок и так далее; она создает бесчисленное количество вредных или бесполезных растений и трав, истощая на размножение паразитов здоровые соки, потребные для произрастания питающих человека злаков и плодов.¹
   Пленивший Пешкова «фанатик знания» после смерти своего подопечного пошутил. Содержание черепной коробки «великого человека» было отправлено для изучения в Институт мозга. Да, мозг Пешкова все-таки «взрезали». Применили метод знаменитого профессора Вирхова. Наставляя студентов-медиков в своей «Технике вскрытия», принятой как учебник патологической анатомии по всей Европе, в Америке и в России, Вирхов описал вскрытие головного мозга в поэтическом ключе – как операцию, которая превращает мозг в открытую книгу. Мозг (писал Вирхов) следует рассекать таким образом, чтобы он напоминал книгу, страницы которой можно открыть то тут, то там или даже «перелистывать», а затем опять сложить. Пешков был «прочитан», и ничего особенного найдено в нем не было.

1 Журнал «Вопросы философии», № 8, 1991, с. 54-74.     

   В одном из лучших своих произведений, в книге «Заметки из дневника», Горький рассказывает (или выдумывает) о встрече с неким колдуном-горбуном, который представлял себе весь мир состоящим из чертей, как из атомов.
   «Черти мерещились Горькому в последние годы жизни. Вячеслав Всеволодович Иванов, который тогда был мальчиком, вспоминает, что однажды послал с родителями Горькому свой рисунок: собачка на цепи. Горький принял ее за черта со связкой бубликов и очень похвалил рисунок.
   Характерно, что от темы русской святости писатель бежал… как черт от ладана. А если и писал, то все православное выглядело у него отвратительно. Если поп – то обязательно нечесаный. Если диакон – то пьяница или дурак. А вот он описывает безымянного схимника: «Свет лампы падал теперь прямо на фигуру старика и его ложе. Оно было наполнено стружками – я понял происхождение шелеста – и к одежде подвижника тоже кое-где пристали стружки; они лежали на ней как большие желтые черви на полуистлевшем трупе».
   Собирался Горький написать и о преподобном Серафиме Саровском. Но так, как представлял его себе – «злым стариком»
   Все русские проповедники, за исключением Аввакума и, может быть, Тихона Задонского, - люди холодные, ибо верою живой и действенной не обладали. …И вся философия, вся проповедь таких людей – милостыня, подаваемая ими со скрытой брезгливостью, и звучат под этой проповедью слова тоже нищие, жалобные: «Отстаньте! Любите Бога или ближнего и отстаньте! Проклинайте бога, любите дальнего и – отстаньте! Оставьте меня, ибо я человек и вот – обречен смерти».
   Восклицания эти, конечно, придуманы «фантазером». Что же касается святителя Тихона Задонского, то в реальной, а не придуманной жизни его слова могли бы быть полезны и самому певцу революции: «Ненавиди вражду, а не человека; истребляй ненависть его, которая любовью и терпением потребляется. Думай  о нем не как о враге твоём, но помышляй, что он брат твой, создание Божие, человек, по образу Божию созданный, кровью Сына Божия искупленный, к томужде блаженству вечному позванный; диаволом подстрекаемый, а не сам собою гонит тебе; и так на того врага вину возлагай. Не рассуждай о том, что он тебе делает, но рассуждай о том, что тебе о нём должно делать, и что закон Христов велит, и как бы с ним помириться. Молись Тому Который велел любить врагов, чтобы дал тебе духа любве и кротости – злобу природную побеждать».
   Нет, гордый писатель, окруженный сонмом позванных им бесов, вину возлагал отнюдь не на их козни. А людей он не любил! Так и писал: «Люди мне противны»… Возникает вопрос: не Алексей ли Максимович придумал название клеветнической книги «Святой черт»? «Мне кажется, - писал он в марте 1917 года относительно замысла этой работы, - более того, я уверен, книга Илиодора о Распутине была бы весьма своевременна, необходима, что она может принести многим людям несомненную пользу. Я очень настаивал бы.., - чтобы Илиодор написал эту книгу. Устроить ее за границей я берусь».¹  
   Известно, что компания против Распутина и Царской Семьи велась во исполнение решений масонского съезда в Брюсселе. Участие Горького в этом проекте «оккультного воздействия на общество» заставляет нас вернуться к теме масонства.
   Среди портретов Горького есть один, особенный. Его написал известный в свое время живописец Борис Григорьев. Правая рука Алексея Максимовича «поднята под углом, почти как в пионерском приветствии, а левая поддерживает правый локоть. Г.Бостунич, один из авторов русского патриотического зарубежья.., во втором издании своей известной книге о масонстве приводит этот портрет рядом с фотографией скульптурной фигуры строителя с топором на соборе Св. Стефана в Вене, изображающего мастера в масонской ложе. Бостунич пишет: «…положение его рук, совершенно необычное в жизни, но весьма обычное в масонском ритуале,  само за себя свидетельствует…»
   Что ж, в документах Департамента полиции, извлеченных из архива исследователем О.Платоновым, есть одна аналитическая записка, которая может нас заинтересовать. Ее автор – Л.Ратаев, и называется она «Международный парламентский союз». В ней – список известных русских масонов, в котором фигурирует и М.Горький.
   Он же и в списке «вольных каменщиков» начала 30-х годов. Перечень опубликован в работе Н.Степанова «Масонство в русской эмиграции (к 1 января 1932 года)». Книга издана в Сан-Пауло в 1966 году.
   Так что, учитывая присущую масонству антихристианскую мистическую подоплеку, связь с демоническим миром Горький не прерывал. Между прочим, существует и весьма радикальная версия его отношений с нечистой силой. Принадлежит она писателю-эмигранту И.Д.Сургучеву (1881-1956), который жил у горького на Капри, но после революции изменил свое хорошее отношение к нему.
   И здесь пора вспомнить «икону» румяного диавола, подаренную мальчишке-Пешкову.
   « - А где же теперь эта вещица? – спросил Алексея Максимовича Сургучев.
   - У меня, - ответил Горький, - я никогда не мог с ней расстаться. Даже в Петропавловской крепости портрет вместе со мной был. Все вещи отобрали, а его оставили. Приходите завтра ко мне в кабинет: я вам его покажу.
   Горький нанимал небольшую усадебку-цветничок, на которой было построено, на живую нитку, два маленьких дома. В одном жил сам, а в другом была столовая, кухня и комната для гостей. Кабинетом ему служила большая, во весь этаж, комната, в которую посетители приглашались редко и разве только по особым важным делам. Я подолгу живал у него, но в кабинете был только два раза. Святилище.
   На этот раз я был приглашен, и Марья Федоровна, работавшая на машинке у лестницы, сначала было воспрепятствовала моему восхождению, но когда узнала о приглашении – пропустила.
   Большая комната; продолговатое окно с зеркальным стеклом на море. Библиотека. Витрина с редкостями, которые Горький собирает для нижегородского музея. Стол – алтарь.
   Я пришел в полдень, перед завтраком. Горький работал с утра, лицо у него было утомленное, глаза помутневшие, «выдоенные». Он знал, что я пришел смотреть диавола, и показал мне его, видимо, не с легким сердцем.
   Диавол был запрятан между книгами, но Горький четко знал его место и достал дощечку моментально. И он, и я – мы оба, неизвестно почему, испытывали какое-то непонятное волнение.
   Наконец диавол в моих руках, и я вижу, что человек, писавший его, был человеком талантливым. Что-то было в нем от черта из «Ночи под Рождество», но было что-то и другое, и что это «что-то» трудно себе сразу уяснить. Словно в нем была ртуть, и при повороте света он, казалось, шевелился, то улыбался, то прищуривал глаз. Он с какой-то жадностью, через мои глаза, впитывается в мой мозг, завладев в мозгу каким-то местом, чтобы никогда из него не уйти. И я почувствовал, что тут без святой воды не обойтись и что нужно в первую же свободную минуту сбегать в собор, хоть и католический.
   - Нравится? – спросил Горький, неустанно следивший за моими впечатлениями.
   - Чрезвычайно, - ответил я.
   - Вот тебе и Россиюшка-матушка, обдери мою коровушку. Хотите, подарю?
   И тут я почувствовал, что меня будто кипятком обдало.
   - Что вы, Алексей Максимович? – залепетал я. – Лишить вас такой вещи? Ни за что, ни за что, - лепетал я, - да потом, признаться, я его побаиваюсь.
   Горький, казалось, добрался до моих сокровенных мыслей, засмеялся и сказал:
   - Да, он страшноватый, Черт Иванович.
   Горький опять запрятал его между книгами, и мы вышли завтракать. Но мне казалось, что это – не дом, и не крыша, а мост, и что я сижу под мостом и ем не баранье жиго, и что передо мной сидит старая ведьма, притворившаяся красавицей Марией Федоровной с недобрыми, тонкими, по-жабьи поджатыми губами.
   …Я знаю, многие будут смеяться над моей наивностью, но я все-таки теперь скажу, что путь Горького был страшен: как Христа в пустыне, диавол возвел его на высокую гору и показал ему все царства земные и сказал: Поклонись!
   И Горький поклонился. И ему, среднему, в общем, писателю, был дан успех, которого не знали при жизни своей ни Пушкин, ни Гоголь, ни Лев толстой, ни Достоевский. У него было все: и слава, и деньги, и женская лукавая любовь.
   И этим путем наслаждения он твердой поступью шел к чаше с цикутой, которую приготовил ему опытный аптекарь Ягода. Начальники Чрезвычайной Комиссии не любят фотографироваться, но все-таки однажды я увидел портрет Ягоды. И тут вы, пожалуй, будете менее смеяться. Ягода как две капли воды был похож на диавола, пророчески нарисованного талантливым богомазом».
   Ягода по обвинению в отравлении великого пролетарского писателя и его сына, а также в других преступлениях будет расстрелян в Лубянской тюрьме НКВД. Отдельно от прочих обвиняемых. Документов о месте его захоронения не сохранится… Был человек – и нет его. Впрочем, был ли мальчик? Или этот краснощекий демон коммунизма восстал из преисподней, сделал свое дело и сгинул?!
   А портрет… Он мог быть вывезен в Лондон приставленной к Горькому Марией Игнатьевной Будберг. А если нет, то хранится в горьковских архивах или в музейных запасниках. Знатоки биографии Алексея Максимовича, подтвердите: так ли это?

¹ Я бы не удивился, если было бы доказано, что именно Горький, завсегдатай фешенебельного ресторана «Вилла Родэ» в Петербурге, придумал сюжет бесчинств «Распутина» именно в этом сомнительном заведении.

   ПРИЛОЖЕНИЕ.
   САМАЯ УЖАСНАЯ СТРАНА.

Корней Чуковский писал о Горьком: «Когда читаешь его книгу «Детство», кажется, что читаешь о каторге: столько там драк, зуботычин, убийств. Воры и убийцы окружали его колыбель, и, право, не их вина, если он не пошел их путем. Они усердно посвящали ребенка во все тайны своего ремесла – хулиганства, озорства, членовредительства. Упрекнуть их в нерадении нельзя: курс был систематический и полный, метод обучения – наглядный. Мальчику показывали изо дня в день развороченные черепа и раздробленные скулы. Ему показывали, как в голову женщины вбивать острые железные шпильки, как напяливать на палец слепому докрасна накаленный наперсток; как калечить дубиной родную мать; как швырять в родного отца кирпичами, изрыгая на него идиотски-гнусную ругань. Его рачительно готовили в каторгу, как других готовят в университет, и то, что он туда не попал, есть величайший парадокс педагогики.
   Старинные семейные традиции требовали от него этой карьеры…
   Горький как о самом обычном, мимоходом повествует о том, что один из его соседей каждый день садился у окна и палил из ружья в прохожих. А когда Горький вырос, какой-то охотник всадил ему в правую сторону тела двадцать семь штук бекасиной дроби – здорово живешь, ни с того, ни с сего! Вся его книга полна дикими воплями: «расшибу об печку!», «Убью-у!», «Еще бы камнем по гнилой-то башке!»
   Жизнь в горьковской России, кажется, действительно была невыносимой. За эту провокацию революции Горький и получил титул «пролетарского писателя».
   Говорят, что ужасно на Руси было всегда. Какой отрезок ни возьми – масса злодейств, предательств и крови. Как сложился этот взгляд? Точно так же, как он формируется у западного обывателя через СМИ. Пресса рассказывает в основном об ужасах и преступлениях в России, и каждый искренне верит, что, выйдя на улицу Москвы, человек очень рискует тут же быть похищенным, убитым, изнасилованным или съеденным каннибалами. Иллюзия запредельного ужаса возникает из-за чрезмерной концентрации однобокой информации в одной точке времени (телеэфира) и в одной точке пространства (телеэкране). Но и в летописи, и в исторические хроники входили события из ряда вон выходящие. И персонажи фигурировали экстремальные – вроде Стеньки Разина. А пишущий на исторические темы литератор выдергивает из летописи и вовсе «самое-самое». Драматическое, щекочущее нервы. Повседневное благочестие миллионов простых людей – встал, пошел в храм, потом потрудился, опять помолился, сел за трапезу в кругу домочадцев и так далее, и так каждый день – не интересно, скучно.
   Но какова же была обыденная русская жизнь? Бурлила она редко. Из века в век неспешно текла. Спокойная, трудовая, молитвенная жизнь. Иначе и не могла бы быть построена величайшая в мире империя.
   Даже сегодня, когда, помолясь, каждый из нас выйдет из своего дома. Он чаще всего не встретит на своем пути ничего из того, что ежечасно показывают по ящику. И это при том, что зло выросло многократно. Вот статистика. В динамике. Все познается в сравнении.
   «..количество убийств на 100 тыс. жителей в нашей стране почти в 4 раза выше, чем в США (где ситуация в данном отношении тоже очень неблагополучна) и примерно в 10 превышает их распространенность в большинстве европейских стран. По количеству самоубийств Россия в 3 раза опережает США…¹
   Согласно данным за 1870-1887 годы, количество суицидов в России на сто тысяч жителей составляло 2,8, убито – 4, отравилось (в основном алкоголем) – 8,5 человека. Тогдашние демократы считали эти показатели ужасающими. Причины видели в отсутствии разумных развлечений, недостатке свободного времени, невзрачности домашней обстановки и ничтожности влияния на темную массу со стороны просвещенных лиц. Сейчас, когда многие эти проблемы вроде бы решены, количество убитых составляет в России 32.96, а отравились – 46,43.
   Во времена Горького меньше всего самоубийств в Европе было именно в России. А сейчас мы - в лидерах. Напротив: в Японии, например, 150 лет назад показатель самоубийств на 100 тысяч населения был невероятно высок – 158 позиций, а ныне – 24,63. Сравним с современной Россией – 40,95. Такова динамика.
   Пойдем дальше. «Если в 1853 году разовый размер взятки редко превышал 30-40 процентов годовой заработной платы чиновника, то уже в 2003 году чиновник областного уровня в результате одной взятки обеспечивал себе от 2,5 до 3 годовых заработков…»
   Но «в отличие от 1853 г. вероятность возбуждения дела о коммерческом подкупе и взятке для российского чиновника в 2001 г. составила более 1,51 процента (против 8,3 процента)…² Чем дальше тем страшнее. По индексу коррупции за 6 следующих лет (2002-2008гг.) Россия переместилась с 71 по 147-е место в мире…
   …Мы привыкли иронизировать: русофобский Запад считает, будто по улицам дикой России бродят медведи. Шутили, шутили и не заметили, как какой-то огромный и жирный медведь оказался в самой Москве. Ввалился в большую политику. Залез аж в символику партии власти. Устроил берлогу прямо в Кремле. Этот «русский» медведь какой-то странный: не грозит чужеземным львам, орлам и драконам. А превратился в людоеда-гризли: попробовав человечинки, жрет россиян и не может остановиться.
   Да медведь ли это? Или зверь пострашнее? Которого только серебряная пуля остановит! Знаем мы эту способность колдунов к оборотничеству, в том числе – превращению в косолапого. Этому «медведю» впору бы стать символом глобального похоронного бюро. И украшать рекламное объявление: «Гробовщику срочно требуются менеджеры по развитию. Обращаться по адресу: Россия, Москва, Кремль…» А рядом должна висеть реклама дочернего Центра психологической поддержки: «Снятие предубойных стрессов! Совсем недорого!» Здесь уже зверя можно изобразить в белом халате психотерапевта…
   Ученые, изучающие причины и результаты моральной деградации человечества, используют интегрированный показатель – индекс морального состояния общества (ИНСО). В него входят данные количества убийств, беспризорных детей, коррупции, неравномерности распределения доходов.³ 
   Названные показатели можно дополнить. Ежегодно 2 тысячи наших детей становятся жертвами убийц и получают тяжелые телесные повреждения; каждый год от жестокости родителей страдают два миллиона детей, а 50 тыс. – убегают из дома. Это «как бы» в пользу введения ювенальной юстиции. Но с другой стороны, 12 процентов подростков употребляют наркотики; около 1.5 млн российских детей школьного возраста вообще не посещают школу; детское и подростковое «социальное дно» охватывает не менее 4 млн человек; темпы роста детской преступности в 15 раз опережают темпы увеличения общей преступности; в современной России насчитывается около 40 тыс. несовершеннолетних заключенных, что примерно в 3 раза больше, чем было в СССР в начале 1930-х годов»…
   Наконец, более 20 процентов детской порнографии, распространяемой по всему миру, снимается в России.
   При этом, по данным Генпрокуратуры, реальный уровень преступности в России в 3 раза выше статистического. По причинам криминального характера ежегодно уходит из жизни свыше 150 000 человек.
   Согласно данным ООН, мы – среди лидеров по числу погибших в ДТП (ежегодное количество жертв превышает потери нашей страны за все годы афганской войны), падений с высоты, утоплений, количества заключенных и т.д. А ожидаемая продолжительность жизни (всего 66 лет)?! А убыль населения!? А число детей, оставшихся без попечения родителей или рожденных матерями одиночками!? Кроме того, в России 26 000 детей не доживает до 10 лет, ежедневно умирает 50 младенцев, из них 70 процентов в родильных домах…
   Суммировав все эти объективные данные (а не телевизионные ужасы), мы можем говорить не просто о деградации общества. Вывод более страшен: МЫ ЖИВЕМ В САМОЙ УЖАСНОЙ СТРАНЕ МИРА. Просто притерпелись. Не замечаем. Или сами стали самыми ужасными людьми?
   Как-то недавно я поделился этими соображениями в выступлении на «Народном радио». И тут же нашлись слушатели, которые обвинили меня едва ли не в русофобии. Дескать, русский народ – жертва. Напомнили о кавказском криминале и о многом другом. Да, знаю я об этом. Сдали позиции, и их тут же занимают другие. Сами виноваты. Русские люди, пьющие и бьющие своих родителей – тоже жертвы? Русские люди, делающие аборты – тоже?
   За всем этим – закономерность, о которой писал еще Достоевский. Без Бога, считал он, русский человек – дрянь. Хотя верующими называет себя большая часть наших сограждан, благодать Духа Святого через причастие и другие таинства получает ничтожно малая часть населения.
   Остальным демонический мир мстит. Причем, кажется, имеющим благочестивых православных предков, но отошедшим от веры, сильнее, чем остальным.
   Мы живем в аду уже здесь, на земле, но, самое страшное, - в большинстве своем не верим, что ад ждет грешников и в вечности.
   Существуют статистические данные, которые убеждают: раздражение многих на упоминание в моих книгах демонического мира и воздаяния в аду (Воробьевский, дескать, везде видит бесов и масонов) – характерная тенденция. Исследования, проведенные в ряде традиционно христианских, наиболее экономически развитых стран мира, показывают, что по сравнению с числом верующих в Бога, в рай верят уже меньше, а в ад – существенно меньше. Третья позиция – это количество «пугливых старушек», как называл подобных людей приснопамятный старец Паисий Святогорец.

   Вот показатели в процентах по этим трем позициям.

   …Все это – не такое уж далекое отступление от горьковской темы, как может показаться на первый взгляд. Пройдя через инициацию умирания, отпущенный демоном самоубийства для выполнения ответственной задачи, Пешков, обуянный духом Горького, сработал. Вместе с другими спецагентами ада убедил миллионы людей в благополучной, процветающей, самой динамичной стране мира, что кругом все ужасно. Его самого тянуло дно, он с удовольствием наблюдал его и его же наиболее ярко описывал. Писательская магия, творимая на бумаге, бумагия,- действовала. Румяный и улыбчивый демон изобилия и социальной справедливости, приставленный к России для ее самоубийства, потирал лапы.
   Философ Семен Франк в статье, посвященной смерти Горького, писал о глубоком трагизме Алексея Максимовича, лучшие порывы которого «были отравлены темными демоническими инстинктами». Хотел ли писатель блага человечеству? Субъективно – да. Хотел рая на земле. В соответствии с этим мифом идеал коммунизма выразился в книге сталинских времен «О вкусной и здоровой пище». Впрочем, в стране дефицитов ее называли самой антисоветской. Чего стоит хотя бы иллюстрация сервированного стола, ломящегося от яств и напитков. Вот оно, счастье! Не для всех, конечно. Надо всем этим изобилием как бы невидимо витает краснощекий демон коммунизма. Тот самый, с горьковской иконы.
   В конце ХХ века читатели Горького поверили, что дальше так жить нельзя. И зажили по-другому. Так что все эти жертвы убийств, насилий, все эти самоубийцы и абортированные младенцы – в том числе и на совести Горького. И он виноват в том, что самая лучшая страна  превратилась в «самую ужасную».
   Ну и что? Какой следует из всего этого позитивный вывод? Он состоит вот в чем. Какое бы похоронное бюро не находилось в Кремле, решать свои болезни мы должны путем духовного самоисцеления. Ведь согласно данным ООН, по числу людей, считающих, что религия в их жизни не имеет большого значения, мы также – среди лидеров. Не надо думать, что нам поможет быстрая и якобы бескровная хирургическая операция, в очередной раз сделанная импортным скальпелем. Если без Бога русский человек – дрянь, то Бога надо обрести.   

¹ Поскольку родственники обычно стремятся представить самоубийство как несчастный случай, недоучет суицидов составляет, по экспертным данным, 13 процентов.

² Дегтярев А., Маликов Р. Вопросы экономики, 2009 № 10, с.109-111.

³ «Социологические исследования» № 10 за 2009 год Статья член-корреспондента РАН А.В.Юрьевича.

[2 страница]